Цитаты про самоубийство со смыслом (500 цитат)

Самоубийство – это трагический акт, который несет в себе бесконечную боль и разрушение. Однако, в каждом мгновении жизни есть возможность найти поддержку, надежду и новый путь. Даже в самых темных моментах мы можем обрести силу преодолеть трудности и обрести светлое будущее. Помните, что вы не одиноки, и всегда есть люди, готовые помочь и поддержать вас на пути к новой жизни. Цитаты про самоубийство со смыслом собраны в данной подборке.

— Тут ужасно, но если не думать о морали, можно и повеселиться.
— То есть, вам весело?
— Я распорядитель игр, веселье — моя работа.
— Так вот что случилось с Сенекой Крейном… Довеселился?
— Сенека решил… больше не дышать.

— Нельзя!
— И почему же?
— Потому что!
— Луи, посмотри мне в глаза и назови хоть одну достойную причину…
— Нет!
— Вот видишь, их нет!
— Нет! Я не буду тебе подыгрывать!
— О чём ты?
— Я… Пошёл ты, дружок! У меня есть причины жить и я много трудился, чтобы их осознать! Просто так я их тебе не отдам! Если они тебе нужны — попей воды и ложись спать, а утром проснись и попытай счастья, как все остальные!
— Жестокость из милосердия! Я понял.
— Да никакого милосердия! Только жестокость! Без пофигизма, Эдди! Хочешь умереть, потому что у тебя плохая жизнь? Не твоя жизнь — это жизнь вообще! Жизнь больше тебя, если ты можешь это представить! Ты не владеешь ей! Ты принимаешь в ней участие и наблюдаешь за ней!

Детективы оборачиваются отъявленными лентяями, если сразу же решают, что речь идет о самоубийстве, – и зачастую упускают ключевые детали, из которых складывается совсем иная история.

Повеситься, может быть, трудно, я этого не знаю. Но жить куда, куда труднее.

Те, кто бросаются с перил мостов, делают это скорей не из желания покончить с жизнью, а из нежелания сделать выбор.

Ощущать себя вне пола – непереносимо! Не раз я видел, как одни ищут забвения в алкоголе и наркотиках, других отчаяние и эмоциональная неустойчивость толкают на преступления. Нередко эта несчастная, изломанная жизнь завершается самоубийством.

Он [пан Директор] действительно решил покончить с собой, но ограничился тем, что уничтожил свою фотокарточку.

На мой взгляд, перелом хребта — не лучшее доказательство его наличия.

— Ты, наверное, думаешь, что я дрянь, капризная идиотка и всё? Обидно… Я, правда, сильно любила одного человека и очень верила ему, а потом он взял и предал меня.
— Предал? Это зачем?
— Низачем, просто так. И вот тут, понимаешь, мне что-то по-настоящему жить расхотелось.

Не исключено, что, пока набиралась ванна, он, вливая в себя стакан за стаканом виски со льдом, неотрывно смотрел на флаконы с пеной. Кто знает, может, при этом думал:
Мне можно больше не бриться.

Самоубийцы, как подсказывал опыт, ловко симулируют интерес к будущему, в котором не видят для себя места. У этой Лэндри золотисто-розовое утро вполне могло смениться мрачным, безнадежным днем, не говоря уже о половине роковой ночи.

Видите ли, родные и близкие самоубийц часто терзаются угрызениями совести. Они считают – пусть даже безосновательно, — будто не сделали всего, что в их силах, чтобы не допустить трагедии. А вердикт «убийство» мог бы избавить родственников от всяких угрызений, правда?

Я ухожу из жизни, потому что вы меня не любили, потому что я вас не любил. Я ухожу, потому что наши связи были неустойчивые. Я умираю, чтобы разорвать наши связи. Я оставляю на вас несмываемое пятно.

Многие самоубийцы в последний момент жалеют о своем выборе, но уже слишком поздно. Они понимают, что пока есть жизнь, есть надежда, даже если жизнь издевалась над ними. Но, к сожалению, они понимают это слишком поздно и умирают.

— Марта Даннсток прыгнула с моста Олд Милл прошлой ночью, держа в руке предсмертную записку.
— О, Боже. Она умерла?
— Всего лишь сломала несколько костей. Просто ещё одна зануда пыталась быть похожей на популярных людей и ужасно облажалась.

У проблем всегда есть решение.
За**ы всей жизни решены одной точной вспышкой.

Есть на свете причины жить!
Повсюду улыбки — приветливы,
И судьбы не злонравна нить,
И отчасти любовь — ответная.

Жить хорошо.         —   Я жил.        Я знаю.
Жизнь хороша.       —   Мне обещали.

Наш этикет начинается с изучения того, как предлагать человеку веер, и заканчивается правильными жестами для совершения самоубийства.

Когда человек выходит из депрессии, есть такой момент, когда апатии уже нет. Человек может действовать, а мысли о самоубийстве ещё не прошли. Вот это опасный момент.

Самоубийство — это не спонтанный поступок. Причина этого может быть похоронена в их сердцах с давних пор. А затем, внезапно, в один прекрасный день, из-за какого-то определенного триггера, когда они переполняются отрицательными эмоциями, они все же срываются.
Многие самоубийства готовятся долгое время, просто окружающие не замечают этого. Если бы они уделили немного больше внимания и поспособствовали некоторым изменениям, множество судеб можно было бы изменить.

Я понимал, что они убьют меня медленно и мучительно. И этот выбор я сделал сам. Но у нас есть инстинкт. Мы хотим жить.

В моей суицидной записке напишите, что воспоминания — это были первой причиной.

Если тебе мешают люди, то тебе жить незачем. Уходить от людей — самоубийство.

В то утро по пути в приют для престарелых «Розовая терраса» Эвелин поняла, что жизнь её стала невыносимой. Каждое утро, проснувшись, ей приходится что-то выдумывать, чтобы заставить себя встать и начать день. Например, она уверяет себя, что сегодня произойдет что-нибудь замечательное — внезапно зазвонит телефон, и ей сообщат такие хорошие новости, уж такие хорошие… или в почтовом ящике её ждет какой-нибудь сюрприз. Но почта приходила самая обычная, телефон звонил, потому что кто-то ошибся номером, а в дверь стучала соседка, которой понадобилась какая-то мелочь.
Тихое и страшное отчаяние овладело ею, когда она поняла, что ничего не изменится, никто не придет и не заберет её отсюда. Будто она кричит со дна колодца, и никто её не слышит.

Когда мы убиваем себя, думал я, мы покушаемся на живущего в нас бога. Мы наказываем его за то, что он обрек нас на муки, пытаемся сравниться с ним во всемогуществе или даже берем на себя его функции, внезапно заканчивая начатое им кукольное представление.

Не так уж и плохо иметь толстую жопу, пока ты в депрессии, потому что так у тебя появляется цель в жизни — похудеть. Поэтому ты просыпаешься по утрам. Когда у людей есть цель, люди меньше самоубиваются. Я сама самоубиваюсь меньше, чем прежде. Я душевно немного потерялась, так что для меня суицид — это немного рискованная затея. Само по себе самоубийство — это чудесное изобретение. Когда тебе тяжело, и ты думаешь: «Похоже, что существование это не для меня», и ты думаешь: «По крайней мере, если всё будет плохо, есть вариант с самоубийством». Такая мысль очень устраивает. Но если у тебя есть духовные терзания, то идея уже не так устраивает. Просто представьте — ты самоубился — и бум — после смерти новая жизнь!

Она живет в мире насилия и страха, в котором дети умирают, не успев пожить, и не хочет больше быть его частью.

Одного намерения бывает недостаточно, чтобы на самом деле умереть.

Самоубийство — запоздалое признание правоты тещи.

— Как твои дела?
— Да ты знаешь, мне самому надоело ныть. Надо что-то менять.
— Зачем? О чем ты думал?
— О самоубийстве…

Cтудентики с ума посходили! Надо попрятать все острые предметы!

… человечество веками бьется над вопросом, почему человек совершает суицид. Что суицид является показателем аномии в обществе. Это понятие — «аномия» — ввел Дюркгейм: коротко говоря, это утрата ценностей и целей, норм поведения и нравственных рамок. Поэтому во всем мире индикатором благополучия общества является именно количество суицидов и количество убийств.

Мне глубоко пофигу: живы вы, или уже умерли. Вы свободные люди и можете выбирать между этими двумя пикантными состояниями.

Любая болезнь может довести до самоубийства.

У человека с суицидными мыслями автоматически меняется поведение: он то много ест, то мало, перестаёт ухаживать за собой, нарушение сна, пропускает учёбу или работу. Этот человек стал рассуждать вести и рассуждать совсем по другому. Изменяется абсолютно всё.

В зоне суицидального риска находятся те люди, которые выдвигают излишние требования к себе, белые вороны, представители ЛГБТ, люди криминального склада характера. Этих людей не восприняло общество, в силу их особенностей.

Жена его была молода, ревнива и подозрительна, и потому телефонировала ему на службу по пять раз в день, справляясь о его верности.
— Если уличу, — грозила она, — повешусь и перееду к тетке в Устюжну!

— Никогда не хотел покончить с собой?
— Всерьез не хотел, всегда оставались желания. Или обстоятельства менялись, или удавалось взглянуть на все под другим углом. Надо крутиться, а кончать с собой — слабость.
— Одно я знаю наверняка: смерть не страшна, если ты заглянул за черту.

Боб подсчитал, что он «убил» Джесси Джеймса приблизительно 800 раз. Он подозревал, что никто и никогда не воскрешал собственное предательство так часто и так публично. Боб отвергал обвинения в трусости, а Чарли с ними соглашался. Он говорил о миссис Зи Джеймс так, как священники говорят о Мадонне и писал ей длинные письма, в которых выворачивал наизнанку душу и молил о прощении. Ни одно из писем он не отправил. Покончив с собой, Чарли Форд стал в глазах сограждан идеальным убийцей Джесси Джеймса.

В начале и в конце жизни люди тянутся прильнуть — к материнской груди — к милосердной обители. Где можно приникнуть, прилечь, когда ты никому уже не нужен, и пустить себе пулю в висок.

Риск суицида среди юных геев и лесбиянок особенно велик, если они а) слишком рано открыто обнаруживают свою гомосексуальность, б) подвергаются в связи с этим насилию и преследованиям, в) пытаются решить свои проблемы с помощью алкоголя и наркотиков и г) отвергнуты своими семьями. Эти молодые люди умирают не от гомосексуальности, а от страха перед ней и от жестокого отношения окружающих.

Я помню первый раз, когда я столкнулся со смертью. Это произошло около двух с половиной лет назад. Была одна девушка, которая приходила на каждое наше шоу, на которое она только могла прийти. Мы узнавали её на каждом концерте. Я никогда не забуду утро того дня, когда мы собирались играть шоу в нашем родном городе. Кто-то сообщил нам, что она покончила жизнь самоубийством. Это потрясло меня. Она рассказывала нам о том, как наша музыка помогала ей справляться с плохими мыслями. Я до сих пор вспоминаю её. Постоянно. Я не хочу, чтобы подобное произошло снова. Это был тяжёлый момент моей жизни.

В этом гнусном мире самоубийство — величайший грех, а отшельничество ничем не лучше самоубийства.

Позже они назвали это попыткой убийства и самоубийства… Такие слова… Такие нелепые слова… Но они не понимали одного… Пока мы тонули… мы были счастливы.Дайте человеку поговорить, что и как он будет делать, и он ничего не сделает.

Я не за единомыслие, я против саморазрушения! Я, как человек православный, против самоубийства — в конкретно личном случае и в случае общества! А наше государство, наше общество, как минимум два раза в двадцатом веке совершило выстрел в голову, каждый раз убеждая себя, что если оно выстрелило себе в голову, то голова перестанет болеть! Или отрезая себе руки и ноги — говоря о том, что после этого ему будет легче двигаться! <…> Так мы рассуждали и в 91-м году… <…> Выстрелю-ка я себе в голову, наверное, после этого мне станет лучше, а ещё лучше если я это сделаю по рекомендации наших западных коллег! <…> Вот против этого я, вот против этой идеологии саморазрушения сознательного причём, и на общественном уровне и на персональном… <…> Саморазрушение должно быть остановлено в любых его проявлениях! Независимо от того, чем оно там прикрывается! Прикрывается ли оно свободой слова, прикрывается ли оно прогрессом или прикрывается ли оно тем, что у всего прогрессивного человечества вот так и так далее… Нам этого не надо! <…> А всё остальное — пожалуйста, сколько угодно, пусть там «расцветают сто цветов», как в Китае! Они расцветают же там? Расцветают! И, ничего, результат есть!

Голос Кейла звучал глухо, безразлично.
— Я не выдержу. Ни за что не выдержу. Надо кончать… Я должен…
Ли яростно схватил его за руку.
— Щенок! Трус поганый!… Погляди вокруг себя. Сколько замечательного в жизни, а ты… Только попробуй, заикнись ещё раз… С чего ты взял, что твоё горе глубже моего?

— Боеприпасы! Наконец-то!… Давай попробуем расчистить себе путь?
— Пули? Отлично. Теперь хоть сможем пристрелить друг друга, пока не замёрзли насмерть.

Я сказал когда-то в «Эвакуаторе», что «мы обычно сильно преувеличиваем чужую неспособность без нас обходиться». Я могу это только повторить. Человек, который угрожает вам самоубийством из-за любви, с огромной долей вероятности ничего он с собой не сделает. А человек, который уверяет, что он вас любит и не может без вас жить, забудет вас на другой день. Мне кажется, что это всё иллюзия — будто без вас кто-то не может, будто кто-то вас ужасно любит. Просто ей так интересно, просто она свою жизнь наполняет вот таким смыслом. А не будет вас — и завтра забудет немедленно.

Знаете, если верить статистике, каждые две минуты в Китае кто-то пытается покончить жизнь самоубийством.
В ад все меньше хочется…

Ты когда в следующий раз стреляться будешь, ты это делай без меня, чтобы я тебе, не дай Бог, не помешала. Ладно?

Я считаю, что жизнь не так уж и важна. <…> Жизнь неплоха. Она мне нравится. Но она не нужна. Обошёлся бы и без неё. Насколько она мне нравится? Я ни разу не покончил с собой. Ровно настолько она мне нравится.

– Нет, я не понимаю, – с напускным возмущением воскликнула Илона. – Почему нет такого способа самоубийства: лечь в ванну с лепестками роз, выпить стакан клубничного сока, съесть плитку шоколада и умереть от блаженства?!

Так вот что ты хочешь сделать?
Пройти легкий путь.
Самоубийство только для трусов,
В этом весь ты.
Ты боишься окружающего мира,
Ты боишься того, что может случиться?
Подумай о тех, кто тебя любит,
Обо всем, что никогда не увидишь.
Бесконтрольный, как беглый поезд,
Отчаянно пытается покончить со всеми своими страданиями.
Ты должен понять, что есть
Лучший план, если ты способен открыть глаза.

Он проснулся сегодня утром,
Он посмотрел на небо.
Солнце светило и жгло,
Решил, что сегодня хороший день, чтобы умереть.

Зачем? Зачем лгать? Зачем так низко лгать, что тут люстра висела?! Уважаемые, я как строитель вам говорю, крюк-держатель под хрустальную люстру рассчитан на двести килограмм вертикальной нагрузки. <…> Очковтиратели!

Смерти лёгкой дай, Господь!
Никого ты мной не мучай.
Блажь и слёзы, честь и плоть
преврати во прах и в случай.
К возвращенью я готов
и с признаньем не помедлю,
лишь десяток верных слов
нашепчи и дёргай петлю.
Ни тужить, ни отпевать —
в яму чёрную, во тленье.
Береги друзей и мать
до Любви, до Воскресенья!

И сейчас я только существую — исключительно потому, что не имею смелости покончить со всем этим.

Смысл жизни, как способа существования белковых тел, как вращения электронов вокруг ядра — бесконечный цикл поиска заземления, в информационном смысле — поиск окончательного гашения, создания столь гениальной структуры, которая придумает метод уничтожения или остановки вселенной, то есть смысл имеется, но он недостижим.

Все такие милые, пока не доведут тебя до самоубийства.

Не хочу отнимать у Вас много времени… но я решила покончить с собой. Я просто подумала, что кто-то должен знать. Я не знаю, как это сделаю. Наверно, спрыгну с эстакады под полуприцеп или фуру, но не под автобус: я не собираюсь быть сволочью, заставляя людей смотреть. Но машина должна быть большая, настолько большая, чтобы – раз! – и я мертва. Занавес. Потому что, если это меня просто покалечит и я стану типа [показывает овощ], то кому от этого станет лучше? Тогда мне придётся найти сиделку, чтобы она задушила меня. Но как я попрошу задушить меня, если я [показывает овощ]? Не будем вдаваться в подробности: я просто подумала, что взрослые… Вы должны знать.

Ни один человек, имеющий все-все, не поймет по-настоящему того, у кого ничего нет; того, у кого нет кому улыбнуться в ответ; того, у кого нет кому сказать «спасибо» за то, что для него разогрели пиццу и приготовили чай; того, у кого нет рядом человека, которого можно укрыть одеялом и чмокнуть в лоб или нос. Ни один человек, имеющий все-все, не поймет, почему некоторые решают прервать обрушившийся поток невезения, провалов и депрессий.

Распознающаяся по телу предсмертная легкость, была в много раз слаще и прекраснее, ибо она избавлялась не от жизни, а от чувств.

В привязанности человека к жизни есть нечто превосходящее все на свете невзгоды. Суждение нашего тела ничуть не менее важно, чем суждение нашего ума, а тело избегает самоуничтожения. Привычка жить складывается раньше привычки мыслить.

Убить себя означает в известном смысле — и так, как это бывает в мелодрамах, — сделать признание. Признание в том, что жизнь тебя подавила или что ее нельзя понять. Не будем заходить в уподоблениях слишком далеко и прибегнем к словам расхожим. Это признание, что жить «не стоит труда». Само собой разумеется, жизнь — дело непростое. Однако по многим причинам, первая из которых — привычка, продолжаешь поступать согласно запросу жизненных обстоятельств. Умереть по своей воле означает признать, пусть и безотчетно, смехотворность этой привычки, отсутствие глубоких оснований жить, нелепицу повседневной суеты и ненужность страдания.

— Он ещё там.
— Сэм, нет.
— Дин пусти. Он ещё там!
— Дом горит, это самоубийство.
— Плевать!
— Мне нет!

— Почему? Почему ты остановил меня? Я видел, как ты смотрел со скалы, я знаю, что ты думал! У тебя есть все — жена, которая тебя любит, ребенок. А ты все равно не хочешь быть с ними! Когда на тебя надели петлю и ты умирал, что ты видел? Что ты видел во тьме? Что ты видел!? Скажи мне, что ты видел!?
— Я видел лицо своей жены.
— Значит, сбежать нельзя? Даже умирая, я буду видеть ее лицо?

Аманэ Юги единственный, кого я знаю, кто изменил свое будущее. Он отказался от него… и, как он сам сказал, никуда не ушел.

— Да, я была у Зеркального пруда.
— Я бы тоже туда хотел сходить…
— Так сходите.
— А что, там хорошо рисовать?
— Скорее хорошо туда броситься.

Не Цезарь сверг Антония. Антоний
Сам над собой победу одержал.

Вопрос: Каков образ жизни господ духов?
Ответ: Ничем не отличается от вашего.
Вопрос: Сожалеешь ли ты в таком случае о своем самоубийстве?
Ответ: Разумеется, нет. Если мне наскучит жизнь призрака, я снова возьму пистолет и покончу самовоскрешением.

Вопрос: Все твои друзья — самоубийцы?
Ответ: Отнюдь нет. Правда, например, Монтень, оправдывающий самоубийства, является одним из моих наиболее почитаемых друзей. А с этим типом Шопенгауэром — этим пессимистом, так и не убившем себя, — я знаться не желаю.

Вопрос: Каковы в общих чертах последствия самоубийства для духа?
Ответ: Последствия самоубийства весьма разнообразны; не существует определенных наказаний, и во всех случаях они всегда соотносятся с причинами, к ним приведшими; но есть одно последствие, коего самоубийца не может избежать: это — разочарование, все выйдет так, что надежды его окажутся обмануты. Впрочем, участь у каждого своя; она зависит от обстоятельств. Некоторые искупают свою вину незамедлительно, другие в новой своей жизни, которая окажется хуже той, ход которой они прервали.

Шлепнуть себя каждый дурак сумеет всегда и во всякое время. Это самый трусливый и легкий выход из положения. Трудно жить – шлепайся. А ты попробовал эту жизнь победить? Ты все сделал, чтобы вырваться из железного кольца? А ты забыл, как под Новоград-Волынском семнадцать раз в день в атаку ходили и взяли-таки наперекор всему? Спрячь револьвер и никому никогда об этом не рассказывай! Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной.

Эти люди, которые пытаются покончить с собой, приставив к виску пистолет и нажав курок… Казалось бы, самый надежный способ, гораздо надежнее, чем снотворное или перерезанные вены, однако это не так. Когда человек стреляет себе в голову, часто просто нельзя предсказать, что произойдет. Пуля может рикошетировать от черепа и убить кого-то другого. Она может обогнуть череп по внутренней поверхности и выйти с другой стороны. Может застрять в мозгу, сделать вас слепым, но оставить в живых. Можно выстрелить себе в голову из «тридцать восьмого» и очнуться в больнице. А можно выстрелить из «двадцать второго» и очнуться в аду…

Единственный надежный способ самоубийства – это прыжок с очень высокого здания, но таким методом пользуются лишь крайне целеустремленные личности. Слишком уж потом все безобразно.

В каждом из нас есть что-то, что просто тянется к безумию. Всякий, кто смотрел вниз с крыши очень высокого здания, наверняка чувствовал хотя бы слабый, но отвратительный позыв прыгнуть.

Только бы не оборвалась верёвка. А то недовеситься — гадость, правда?

Доппо Куникида: — Что с ним происходит?
Ацуси Накадзима: — Куникида! Я думаю причина вот в чём!
Осаму Дадзай: — «Самоубийство для чайников» — отличная книга! Достаточно было поесть грибов с полянки, чтобы вот так вот, на скорую руку, покончить с собой!

— Так почему же ты никогда не пытался засунуть голову в газовую духовку?
— Не знаю. Всегда или ждешь выхода очередного альбома «Нирваны», или новой серии «Полиции Нью-Йорка», которую хочется посмотреть.
— Точно.
— В этом и есть смысл? В сериалах? Господи…
— Нет, смысл в том, чтобы продолжать жить. Ты этого хочешь. Поэтому всё, что заставляет тебя жить, и является смыслом жизни. Не знаю, осознаешь ли ты это, но в тайне ты думаешь, что жизнь не так уж и плоха. Ты многое любишь. Телевизор, музыку, еду.

— Люди, никогда не задумывающиеся о самоубийстве;
— люди, иногда думающие о сомоубийстве;
— люди, угрожающие совершить самоубийство;
— люди, пытающиеся совершить самоубийство;
— люди, совершающие самоубийство.

Только адово пламя мне слёзы осушит!
О Мадонна! Прими мою душу!

Из планов на новый год у меня только один: попробовать умереть. Ума не приложу, правда, как это сделать. Традиционные способы такая мура. Все эти повеситься, застрелиться и тому подобное. Фу, вульгарно и пошло. Лучше всего разбиться на самолете. Но они, к сожалению, грохаются не так часто. Разве что в Африку податься? Но это такая морока… Ладно, подумаю ещё.

Умирая, человек бесповоротно убирает себя из кадра. Естественно, я походила по интернет-форумам самоубийц. Думала, найду там единомышленников, но стало только противно. Многие младше меня, а причины, которые толкают их на смерть, абсолютно никакие. Они не дозрели до того, чтобы захотеть умереть по-настоящему. Или они хандрят, не пойми почему, или их бросила девушка, или им приспичило отомстить родителям, которые их, видите ли, не понимают. Смерть — это же так романтично, в смерти есть величие, им кажется, она может быть началом чего-то или даже местью кому-то, эти сопляки ни черта не смыслят в том, с чем заигрались. Детский сад, штаны на лямках.

Если бы я решила так сделать — о чем я, естественно, не помышляю, — но предположим: так вот, чего бы я лишилась, умри я сейчас?
Ты бы лишила себя всех радостей: дружбы, любви, ржаного хлеба и лыжных походов, сказал психогейр.
А также глобального потепления (это уже я ему), птичьего гриппа, взрывов в метро, Третьей мировой, парня, который меня бросит, и экзаменов, к которым мне не хочется готовиться, и кош­маров, в которых папа, мама и Том падают, взяв­шись за руки, а кругом бьются стаканы и бутылки, кричат в ужасе люди, орут дети и болтаются выброшенные кислородные маски.

Мы знаем теперь, что причина самоубийств лежит вовсе не в затруднениях жизни и что средство остановить рост числа добровольных смертей состоит вовсе не в том, чтобы сделать борьбу менее суровой, а жизнь более легкой. Если люди убивают себя теперь чаще, чем раньше, то не потому, что нам приходится делать более тяжелые усилия для поддержания своего существования, и не потому, что наши законные потребности меньше удовлетворяются, а потому, что мы не знаем теперь ни того, где останавливаются наши законные потребности, ни того, какую цель имеет наша деятельность.

Я выпил ещё вина. Я совсем был готов очистить воздух от себя — и гори оно все огнем. Теперь же надо сидеть и ждать. Мне становилось все хуже. Депрессия, самоубийство часто оказывались результатом неправильной диеты. Но я-то кушаю хорошо. Если тело не ело, ум тоже голодал.

— В Коране нет ни строчки про убийство невинных людей и самоубийство, и вы это знаете.
— Хорошая попытка, но в Коране говорится, вы же говорите по-арабски: «Не говорите, что убитые в деле Бога мертвы. Есть живые… но вы не знаете о них».
— Значит, вы неправильно понимаете книгу, в которую верите.

Тогда гаснет глаз твоих сумрак червонный,
Отлив твоих галочьи-черных волос,
И нервы, и вены волной воспаленной
Зальет сладкий морфий, кошмарный гипноз.
<…>
А с бледным рассветом холодное дуло
Бесстрастно прижать на горячий висок,
Чтоб весело кровь алой струйкой блеснула
На мраморный пол, на жемчужный песок.

Ты что, все надежды потерял? Разве ты ни разу не смотрел на небо по утрам? Разве ты не хочешь увидеть восход? Или закат, когда всё жёлтое и красное. Разве ты не хочешь увидеть реку? Не хочешь увидеть луну? Не хочешь увидеть звёзды? Полнолуние ночью, не хочешь это увидеть? Хочешь закрыть свои глаза? Люди на другой стороне хотели бы здесь оказаться. А ты хочешь перебраться на ту сторону. Разве ты не хочешь напиться воды из источника? Или вымыть своё лицо водой? Если ты посмотришь на все четыре времени года, то каждое время года приносит плоды. Летом — фрукты, весной — фрукты, зимой — другие фрукты, и осенью тоже. Ни одна мать не забьёт свой холодильник таким большим количеством фруктов. Ни одна мать не сможет сделать столько для своих детей, сколько Аллах делает для своих рабов. Ты хочешь отказаться от этого? Хочешь забыть об этом? Хочешь забыть вкус вишни? Не надо, я твой друг, и я умоляю тебя. Но если ты хочешь это сделать, то делай.

… маленький японский бинокль, который стал прощальным подарком жены (она бросила его на следующий день после того, как он получил уведомление об увольнении)… <…> Он вышел в гараж, слил в канистру весь бензин из бензобака своего «бьюика», надел зелёный костюм-тройку от Захари <…>, пошел на кухню, сел на пол и щедро полил себя бензином. Он уже было собрался в последний раз крутнуть колесико верной зажигалки Зиппо <…>, но тут щёлкнул замок входной двери, и он услышал голоса. Это была его жена с мужчиной, в котором он вскоре опознал влиятельного йойодиновского эксперта по научной организации труда, предложившего заменить бедолагу компьютером IBM 7094. Заинтригованный злой иронией судьбы, чиновник сидел на кухне и прислушивался, опустив галстук в бензиновую лужу наподобие фитиля. Из обрывков разговора он уловил, что эксперт желает заняться с его женой любовью на марокканском ковре в гостиной. Жена была не против. Чиновник слышал похотливые смешки, звук расстегиваемой молнии, стук падающих туфель, тяжелое сопение, стоны. Он вынул галстук из бензина и захихикал. Закрыл крышку зажигалки Зиппо. «Я вроде слышу какой-то смех»,  — сказала жена. «И бензином пахнет»,  — заметил эксперт. Держась за руки, они голышом проследовали на кухню. «Я тут думал состроить из себя буддийского монаха»,  — объяснил им уволенный чиновник. «И тебе потребовалось почти три недели, чтобы на это решиться? – изумился эксперт. – Знаешь, сколько бы это заняло у IBM 7094? Двенадцать микросекунд. Неудивительно, что тебя заменили машиной». Чиновник откинул голову и хохотал добрых десять минут, в течение которых жена с любовником испуганно ретировались, оделись и помчались вызывать полицию. <…> … он лишь объявил с великой торжественностью: «Моей главной ошибкой была любовь. С этого дня я клянусь не поддаваться никакому виду любви: ни гетеро-, ни гомо-, ни бисексуальному, ни любви к животному, ни любви к машине – никакому. Я стану основателем общества противников любви и посвящу этому жизнь».

Мужчины в три — пять раз чаще, чем женщины прибегают к самоубийству.

Хочешь вынести себе мозги? Пожалуйста. Только не здесь. Я помыл тут полы.

Многие люди, которым приходилось видеть самоубийц за несколько часов до их ужасной смерти, рассказывают, что в их облике в эти роковые предсмертные часы они замечали какую-то загадочную, таинственную, непостижимую прелесть.

Конечно, пациенты психушек не могут себя прикончить. Это очень странно!

Подражание — это самоубийство.

… я читал где-то в интернете, что самоубийцам удавалось умереть от передоза только в двух процентах случаев, цифра до абсурдного ничтожная, но, к несчастью, весь мой предыдущий опыт только подтверждал — так оно и есть. «И никакого те дождика». Такую кто-то там оставил предсмертную записку. »Сплошной фарс». Муж Джин Харлоу, который покончил с собой прямо в их брачную ночь. А самая лучшая — у Джорджа Сандерса, просто классика старого Голливуда, отец ее наизусть помнил и постоянно цитировал. «Дорогой мир, мне скучно, и я ухожу». И еще вот Харт Крейн. Взмыть и упасть, он падает — полощется рубашка. «До свиданья, люди!» – крикнул он на прощанье и спрыгнул с корабля.

А лицо перепачкано мелом
И по мерке подогнан футляр
Человек застрелившийся в целом
На остывший похож самовар

Вся мировая тоска
Засосала под ложечкой так
Что удавка
Затянулась узлом

Недавно я пыталась покончить с собой, но ничего не получилось, потому что один приду­рок в магазине Осло продал мне неправильную веревку. И после этого все стало совсем невыно­симым. Я не справилась с таким простейшим де­лом как умереть…

Меня умиляют близкие и друзья самоубийц, когда они говорят, что ничто не указывало на такой исход. Покойный до самого конца вел себя совершенно нормально, говорят они. Это особенно углубляет трагизм трагедии и превращает покойного в мистическую личность, которую никто не в состоянии постичь до конца. А родным и близким не остается ничего другого, как признать, что случившееся нельзя объяснить разумным образом. Причины, побудившие умершего выбрать смерть, навсегда останутся неясными для окружающих.

Самоубийцы-то, считай, никогда от телесной боли на себя руки не накладывают, а вот от страха или от мук совести — это да. Настоящий страх, настоящее подчинение — это когда дух сломлен, а не плоть.

Самоубийство не выход из положения, а трусливое бегство от трудностей.

Я смерти не боюсь… Труднее жить.
С терпением галерного раба
Грести, грести, стирая пот со лба,
Но руки на себя не наложить,
Не броситься в глубокий водоем,
Желая одного: навек уснуть…
Имея нож, себе не ранить грудь —
Вот подвиг, в понимании моем.
<…>
И разве не герой, кто до конца,
До капли чашу жизни выпить смог?

— Ты когда-нибудь хотел покончить жизнь самоубийством?
— Нет.
— Никогда?
— Ну… у меня были моменты, когда я не хотел ничего чувствовать, и это было на тот момент хорошей идеей, но те времена прошли.
— Да? И как они прошли?
— Не знаю… Может, с появлением сериала «Все любят Рэймонда». А может, меня кто-то угостил блинами. Я люблю блины.

— Завтра прочитаю предсмертную записку Джинджер.
— Как думаешь, что там написано?
— Не знаю, всё что угодно.
— Надеюсь, это будет карта сокровищ.

… я обратилась к императрице и с улыбкой уверила ее, что никогда и ничто не заставит меня ни искать, ни замедлять моей смерти. Наперекор софизмам Ж. Ж. Руссо, идеала моей юности, я всегда буду того мнения, что страдать гораздо достойнее истинного мужества, чем искать ненормального облегчения от страданий. Императрица спросила, в чём состоит этот софизм Руссо и где я вычитала его.
«В «Новой Элоизе», — отвечала я. — Он утверждает, что не надо бояться смерти, потому что, пока мы живем, смерти быть не может, а когда умираем, нас больше нет».

Такое ощущение, что, если я, сломавшись, тихо и благопристойно повешусь в конюшне, все только вздохнут с облегчением: «Отмучилась, бедняжка!»

… расставшись с жизнью, человек так и не узнает, что же будет после него. Вопросы, которые он задавал сам себе, так навсегда и останутся без ответа.

Конечно же нет! Ибо, как может убийство, даже убийство себя
Доставить успокоенье?

Он опустил глаза в землю да так и стоял себе, дав себе, впрочем, мимоходом, честное слово каким-нибудь образом застрелиться в эту же ночь.

Было ли это самоубийством? Но если так, она должна была бы оставить какое-то объяснение своего поступка. Насколько мне известно, так поступают женщины в подобных обстоятельствах. Они любят объяснять свои поступки.

— Каждому центру города нужна беседка.
— А зачем?
— Не знаю… Для умиротворённых размышлений.
— Единственное, о чём тут размышляют — это суицид.

Самоубийство считалось противозаконным, почему — Джонни никак не мог взять в толк. Выходило, что, если ты промазал, или недотравился газом, или оборвалась веревка, тебя надо тащить в кутузку, чтоб ты наконец понял: жизнь прекрасна и удивительна.

Самоубийцы на самом деле хотят, чтобы прекратились их душевные страдания, а не жизнь, поэтому, если показать им, что есть другой способ облегчить боль, это может помочь.

И зачем я бросил курить? Зачем? Так бы вышел на заправке, закурил… и бах!!!

– Что-то не верится мне, что он стрелял.
– Да, странно. Но в жизни бывает много странного – вот и застрелился после этого.

— Хей, приятель! Давно не виделись! Как ты?
— Знаешь, не очень… Я уже подумываю о самоубийстве.
— Да брось, чувак… Не говори так. Подумай о своих друзьях и семье. Что, если бы они сами бы хотели тебя убить?

Герман честно пытался представить герцогиню Бастельеро в угаре возвышенной трагедии, то есть в состоянии, в котором благородная фрау может свести счёты с жизнью. Не получилось, о чем он честно и сказал Рине. Не добавив, правда, что куда лучше представляет её, топящей обидчика или изменщика. К примеру, некоего полковника госбезопасности, замеченного в компании примадонны Брийонской оперы.

Может, мне просто умереть? Друзья, адвокаты… мне никто не верит. Какой смысл жить? Если я умру, они мне поверят? Они пожалеют, что не верили мне?

Столб. Отчего бы лбом не стукнуться
В кровь? Вдребезги бы, а не в кровь!
Страшащимися сопреступниками
Бредем. (Убитое — Любовь.)

Но еще сложнее представить себе, что она сделала это сама. Сама, прилагая немалую силу, насадила себя на трубы и шла вперед, скользя по пропоровшему ее тело металлу, пока хватило сил… Какую же чудовищную боль она должна была испытывать! Неужели на свете существует нечто, способное заставить человека поступить таким образом?!

Вместо того чтобы спокойно принять смену времен года, утрату счастья, исчезновение красоты, Непорочность восстала против законов природы. Тот злой дух, с коим она сражалась, был всего лишь помешательством на том, чтобы удержать время. Искалечить себя, уничтожить было ее способом отвергнуть неотвратимое поражение. В этом продиктованном отчаянием поступке было величие, непрестанно смущавшая меня истина.

— Я брошусь на них, а вы проедете.
— Это самоубийство, а церковь его запрещает.
— Я спокоен. Вы потом замолите мои грехи.

Зачем, подобно римскому безумцу,
Кончать с собою, бросившись на меч?
Пока живых я вижу, лучше буду
Их убивать.

— Выпивка и секс. Вот что погубило твоего дядю — выпивка и секс.
— Верно. Он не мог получить ни того, ни другого, потому и застрелился.

Гляжу в зеркало, вспоминаю сколько времени в жизни потратила, занимаясь своей внешностью, а счастья мне это все равно не принесло. Шикарные длинные волосы отрастила и тысячи истратила на средства для ухода.
Чтобы потом взять и обрезать.
Жизнь.

Налог берут монетой золотой —
Нанять солдат на длинную границу.
Чиновник сыт, а нам не прокормиться —
К речному богу я пойду женой…

Я снова нахожусь на грани. Хожу по тонкому лезвию бритвы. Не первый раз, знаю. Скажешь, вошло в привычку? Возможно. Только сейчас все иначе. Раньше, что-то останавливало, держало. Да и это чувство, когда ты, полный решимости, берешь что-то острое в руки, а они предательски трясутся… Но я не боюсь, уже не боюсь.

Только самоубийцы пренебрегают предосторожностью.

В долгий год, когда я, лежа в постели, уже не чаял, что я когда-нибудь встану, я научился от предутреннего чириканья воробьев за окном, и от лунных лучей, проходивших через окно в мою комнату, и от всех шагов, достигавших до моего слуха, великой сказке жизни, понял святую неприкосновенность жизни. И когда наконец я встал, душа моя стала вольной, как ветер в поле, никто уже более не был над ней властен, кроме творческой мечты, а творчество расцвело буйным цветом.

Моя дочь умерла от передозировки. Она совершила самоубийство в девятнадцать лет. Сразу после нашей ссоры… Я хотел сказать ей, что она зря тратит свой потенциал, а сказал, что она зря живет… Я пытался заполнить пустоту, которая образовалась из-за тех слов. Я заключал сделки с плохими людьми, чтобы оградить от наркотиков школы и парки. И я думаю, что я… что, если бы кто-то другой делал то, что делаю я, еще раньше, может быть, сейчас она была бы жива…

Вечером усталый Нитунахин рассказал историю. Одна бабка решила покончить с собой. Открыла газ, легла головой в духовку и стала ждать Тоннеля. Ждёт, ждёт, никаких улучшений в судьбе не происходит. И решила ещё покурить, на дорожку. Подожгла сигарету и сразу вылетела в окно, жопой вперёд, по пути высадив раму. Упала на козырёк подъезда, лежит такая, курит. Ни царапины.
Ничего, подытожил Нитунахин, живёт теперь, как-то всё наладилось.

Единственно, у депрессии есть одно хорошее качество — депрессивные люди не могут покончить жизнь самоубийством, у них даже на это не хватает сил. Поэтому, очень часто, когда людей выводят из депрессии — они в этот момент кончают жизнь самоубийством. Это действительно такой парадокс есть в психиатрии. <…> Психиатры чётко знают, вот в этот момент нужно наблюдать за этим человеком, нужно за ним смотреть, потому что, как только он выходит из состояния депрессии, у него возникает старое желание — покончить с собой — и теперь у него уже есть на это силы.

В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.

Значит мы самоубийцам не нужны. Проблема в нас.

Потому что я не хочу говорить им, как я ненавижу тётю Нелл, ведь кому, как ни ей знать, что самоубийства делают с семьёй. Кому как ни ей знать. Она всё равно это сделала.

Я совершенно уверен, что никогда бы не смог внятно объяснить другому человеку точные причины того, почему я до сих пор воздерживаюсь от самоубийства — то есть, почему я все еще нахожу в существовании достаточно компенсаций, чтобы перевесить преобладающую тягостность бытия.

Знаете, некоторые религии запрещают хоронить на кладбище самоубийц. Это… это чудовищно. Будто ты совершил преступление. А на самом деле тебе так больно, так больно.

— Но ведь совсем не обязательно, что это именно вина подтолкнула Аои к самоубийству. Вполне возможно, что она умерла, потому что ты на нее надавил. Из-за того, что она натворила, ты начал испытывать к ней отвращение. Она сделала тебя своим врагом и именно поэтому лишилась всякой надежды.
— Если дело лишь в этом, то это только злит меня гораздо сильнее. Выходит, она убила одного человека, и только лишь это терзало ее так сильно, что она умерла? Да ее нужно дисквалифицировать из числа убийц.
— Ааа, так вот что ты подразумеваешь под чувством ответственности. Не за Аои, но за Эмото… Понятно. Хэх… необычная точка зрения. Но скажи, неужели привязанность к тебе человека для тебя ничего не значит? Она, конечно, выразила это весьма извращенно, но Аои ты действительно нравился.
— Слова «Я тебя люблю, так что лучше бы тебе полюбить меня» всего лишь разновидность шантажа. К сожалению, я не из тех, кто отвечает слепой взаимностью. Меня тошнит от людей, убивающих ради своих страстей.

— Мы что, должны возиться с тобой, как с ребенком? Снова прятать веревки и пистолеты? Я тоже через это прошел! Думаешь, я мало получил? Думаешь, мне мало досталось!? Война давно закончилась — закрой калитку, как это сделал я!
— Как ты? Но я не ты! Все об этом знают — я не ты!

По данным Всемирной организации здравоохранения по общему показателю суицидов Россия занимает третье место в мире, двадцать шесть с половиной случаев на сто тысяч человек. Выше нас только две африканские страны — Гайана и Лесото. Что же касается самоубийств среди мужчин, то здесь Россия — в лидерах, занимает первую позицию, более сорока восьми случаев на сто тысяч населения. По моему́ мнению — это самая настоящая национальная трагедия. Наша страна теряет свою сильную половину. К проблемам алкоголизма, к проблемам наркомании, добавилась не менее, а может быть гораздо более опасная проблема — это, простите, «замордованность» российских мужиков. <…> Именно безнадёга, помноженная на нищету и неуверенность в завтрашнем дне, становится причинами, когда человек доходит до крайней черты. <…> Напомню, по заверению социологов, достаточно трёх лет, всего трёх лет нищеты, чтобы человек потерял всякие стимулы пытаться выбраться из западни, в которую он попал.

Я пытался покончить с собой. <…> Меня зовут Дадзай, Дадзай Осаму.

Исходя из моего опыта, людям не нужен серьёзный повод, чтобы покончить с собой, ну или убить кого-то, или устроить стрельбу. В жизни существует только два измерения: когда она ещё что-то значит и когда перестаёт. И переход между двумя этими измерениями не такой трагичный, как принято считать.

— Наверно, мы нигилистические, а может, даже самоубийственные мысли, рождающиеся в голове Бога. Наш мир всего лишь дурной каприз Бога, день, когда он был не в настроении.
Макс Брод: Но тогда, значит, где-то вне этой, ведомой нам, ипостаси мира, может существовать надежда?
— О да, сколько угодно, бесконечно много надежды, но только не для нас.

Самоубийство – это такой необратимый поступок.

— Вы не собираетесь говорить, что у меня есть причины жить?
— Я бы хотел, Рики. Но твоя жизнь невероятно уныла. Иронично, но твой путь только на верх.
— А знаете, вы правы. Возможно худшее уже позади.

— Только Катерина Сфорца может убить Катерину Сфорца! Будь ты проклят, испанский полукровка!
— Вы должны жить, я настаиваю.
— Зачем?
— Потому что я так хочу.

Порой люди жалуются на эгоистичность самоубийства, но это выбор, который есть у каждого. Да и кто мы такие, чтобы судить?

— Зачем вы это сделали?
— О… я не знаю, как жить дальше…
— Что случилось?
— Вся моя семья умерла от болезни, что поразила наш город. Я остался совсем один.
— Это не повод умереть.
— Я слишком стар, чтобы оставаться наедине с самим собой. В моём возрасте смысл жизни не в своём благополучии, а в чужом…
— Вы всегда успеете увидеть свою семью на том свете. Не расстраивайте их своим несчастьем. Проживите за них достойную жизнь.

Мой роман — о трагедии, но в его основе лежат надежда и воля к жизни. Пусть они никогда не оставляют вас и помогут понять, что, какой бы мучительной порой ни казалась жизнь, она стоит того, чтобы ее беречь.

У молодых самоубийство — мольба о помощи, у стариков — только мольба о смерти.

Вот что происходит, когда маленькие леди задают слишком много вопросов! Это заставляет людей хотеть утопиться!

Я родом из Владивостока, окончил военный ВУЗ и после выпуска меня распределили в Улан-Удэ. Я очень сильно боялся переезда, но меня очень круто успокоил мой командир. Он усадил меня на пост и сказал: «Так. Не волнуйся! Тебя там встретят, тебя устроят. Помни главное: никому не выгодно, чтобы ты там совершил суицид». И я такой думаю: слава Богу, что вам это не выгодно. Я думал, меня командир части встретит речью: «Так, мы ты не вешаемся, не режемся. Если вам приспичит, попросите, вас застрелят. Не портите статистику!»

— Путь в тысячу миль начинается с одного шага.
— Один шаг с Лондонского моста окончит моё путешествие.
— Провал как твоя эпитафия? Я надеялся, что ты будешь более отважной.

– Даже не знаю, самоубийство это или глупость?
– А может и то и то?

Я главного не понял. Она тоже приняла решение — не быть беременной и не рожать. Я намного позже понял, через много лет. Это был не аборт, а самоубийство. Потому и подпольный.

Самоубийство – это насмешка над теми, кто отдал бы все за здоровое, сильное тело. Насмешка над матерью, выхаживающей неизлечимо больного ребенка. Над мужчиной, который дни и ночи проводит у постели умирающей жены. Над стариком, который не в силах спасти единственного сына.

Он убил себя, а заодно убил что-то в ней.

Потому что одиночество — настоящее, без всяких иллюзий, — это уже ступень, за которой следуют отчаяние и самоубийство.

— Зачем вы так поступили?
— Ты о чем?
— Вернули меня.
— Вернули откуда?
— Из лучшего мира.
— А он лучше?
— Я больше не хочу ничего другого.
— А вот твое сердце с этим не согласно. Оно боролось изо всех сил.
— Никто не знает, что у меня на сердце.
— Может быть оно и бьется для того, чтобы кто-то об этом узнал.

— Ооо, смотрите ребята, вот Джастин Фолли и Зак Дэмпси, звёзды баскетбольной команды школы Либерти. Привет, Джастин, где мой велик? Джастин спёр мой велик.
— Попутал? Ты чё творишь?
— Провожу экскурсию для учеников по обмену. Должны же они знать, кто в школе главный, разве не так?
— Клэй.
— Да, мы продолжим. Что дальше? Да, актовый зал. А, но перед этим… давайте покажу вам кое-что крутое.
— Клэй, ты что? Прекрати.
— Посмотрите на шкафчики. Вроде похожи, да? Но не этот. Этот — особенный. Его хозяйка покончила с собой.
— Клэй, перестань!
— Видите? Повсюду плакаты, что самоубийство не выход. Их тут раньше не было. Их повесили, потому что она покончила с собой. Почему она это сделала? Да потому что все её здесь гнобили!
— Дженсен, хватит уже.
— Но все молчат! Поэтому и туалеты перекрашивают, мемориалы организовывают, вот такая вот у нас школа! Все здесь такие добрые, пока до самоубийства не доведут! Но рано или поздно правда всплывёт! Все узнают.

Он снова подносит к виску пистолет. Он говорит: «Вообще-то я не просил, чтобы меня рожали».
И пистолет говорит: БА-БАХ!

Если ты повесишься, то пожалеешь об этом; не повесишься, и об этом пожалеешь. Таково, милостивые государи, резюме всей жизненной мудрости…

«Даже так. Может, что-то хорошее ещё случится».
Цепляясь за последний луч надежды, вы так и не смогли сделать последний шаг. С ложной надеждой вы дожили до пятидесяти, пока не умерли ни с чем с ужасным здоровьем в полном одиночестве. Никем не любимый, никем не запомненный. До конца скорбя, что всё не должно было так случиться.

Самоубийство? Нет! Его я не приемлю.
Я буду жить, вперяя взгляд свой в землю,
Дышать, покуда дышится, а там…
Последний долг стихам своим отдам.
Всё перечту, исправлю, покалечу
И замолчу… а замолчав, отвечу
За все свои великие грехи…

— Так у тебя ничего не выйдет.
— Что именно?
— Покончить с собой. Я пытался, на это уходят годы.

Любить тебя — мое самоубийство,
Она не взаимна, и в ней нету смысла.

Я болтаюсь
На одинокой верёвке.
Хмурится улица в поте лица.
Я завидую одинокой божьей коровке,
Которая сидит у меня на груди,
А мимо проходят люди.
Один из них посмотрел на меня
И сказал, что я идиот.
Другой усмехнулся, плюнул, сказал «не везёт».
Остальные стальные, стальнее, чем сталь
Проходят молча, глядят по-волчьи.

— Если бы ты захотела расстаться с жизнью, как бы ты это сделала?
— Я бы не стала этого делать.
— Ну, допустим, что ты очень захотела бы.
— Моя религия это запрещает.
— Какая религия?
— Религия выживания.

Ты заперлась в ванной комнате,
Я нашел тебя на полу, когда сломал дверь,
Я прижался к тебе, чтобы узнать, бьется ли твое сердце,
Ты слышишь мой крик: «Пожалуйста, не оставляй меня»?

Послушайте, — сказал я, — или застрелитесь, или повесьте пистолет на прежнее место, и пойдемте спать.

Бумага чиновнику полезнее золота.

— Кажется, я хочу покончить с собой.
— Ужасная идея! Я пробовал однажды — не сработало.

В тридцать с небольшим он покончил с собой из-за финансовых затруднений. Мне стало грустно, когда Изабель рассказала об этом. Грустно за всех людей, ведь их так легко загнать в угол. Люди не единственные во Вселенной, кто способен себя убивать, но они занимаются этим с особым рвением.

Я бы убил себя, но это не поможет.
Может ли кто-то избавить меня от моих страданий?

Возможно, я был недоразвит. Вполне вероятно. Я частенько ощущал свою неполноценность. Мне хотелось просто отстраниться от всего. Но не было такого места, где я мог скрыться. Суицид? Ничем не лучше, чем любая другая работа. Я предпочел бы уснуть лет этак на пять, но разве мне бы позволили.

Я сидел, пил и думал о самоубийстве. Но я чувствовал странную любовь к своему телу, к своей жизни. Покрытые рубцами и шрамами, они все же были моими.

Того удерживает мысль о близких, которых слишком ошеломил бы подобный конец, а в случае огласки, быть может, и навлек бы на них нарекания; другой слишком слаб духом, чтобы собственноручно лишить себя жизни. До некоторой степени к этому второму разряду принадлежу и я; я, например, решительно неспособен приложить к виску пистолет и нажать на курок: нечто, сильнее меня самого, мешает мне произвести этот последний жест, и, хоть жизнь мне опротивела совершенно, у меня нет сил пойти навстречу смерти самому.

Эти мгновения перед смертью так прекрасны… Особенно когда приходится убивать самого себя.

Преступление против себя – тоже преступление.

Через пару мгновений я убью себя. Убью, потому что поспешила, поддалась злобе, азарту, надежде… Но я умираю настоящей.

Какая жалость, что еще попадаются люди, кончающие с собой не из-за несчастной любви.

— Зачем помогать людям, которые добровольно выбрали смерть?
— Мир подтолкнул этих людей к краю пропасти. Не смотри на них свысока.
— Чем суицид отличается от убийства? Суицид — это самый эгоистичный поступок человека, не принимающий во внимание боль тех кто остался жить.
— Нет. Это последний крик о помощи от тех, кто больше всего хочет жить.
— Нет. Суицид – самая большая человеческая ошибка и самое страшное преступление.

Суицид – это иная форма убийства. Жестокое убийство самого себя.

— Порезы только навредят. Люди так легко не умирают.
— Не притворяйтесь, что знаете, через что мне пришлось пройти.
— Верно. Я не знаю, через что ты прошла. Зато… Я много знаю о смерти. Знаешь, что случается, когда режешь запястье, пытаясь убить себя? Горячая кровь бежит из раны, и ты чувствуешь, что сердце бьётся как сумасшедшее, будто оно прямо у запястья. Хочешь умереть, потому что в этом мире у тебя ничего не осталось, но внезапно ты понимаешь, что боль и сожаления никуда не ушли. Я винила себя во всём. Винила себя за то, что вообще жива. С того дня, я постоянно жила в сожалениях. Долгое, очень долгое время. Поэтому, пожалуйста, не вини себя. Никто не может и не должен тебя винить. Даже ты сама.

Она была погребена в безымянной могиле, оставив меня разбитым человеком.

Отец,
В твои руки вверяю душу свою,
Отец, в руки твои…
Почему же ты покинул меня?
В твоих глазах покинул меня,
В твоих мыслях покинул меня,
В твоём сердце покинул меня!

— Вы не дали мне умереть…
— А куда вы торопитесь? Вы больны? А? Нет… А это главное! Всё остальное — блажь. Фантазии… Миллиарды лет природа создавала чудо, имя которому — человек! И вы, вы посмели на него посягнуть?! Да во всей Вселенной нет ничего удивительнее человека! Взять хоть звёзды! Ну, светят. Светят, да не греют. А Солнце? За сотни тысяч миль шлёт на Землю свои лучи! Ну и что? Попусту только себя растрачивает! А есть у него мозг, сознание, душа? А у вас есть…

«Мое самоубийство будет оформлено в классическом викторианском стиле», – произнес он так, словно эта перспектива его радовала. «Пистолет к виску. Свободной рукой закрываешь глаза. Прощай, жестокий мир».

Джордж широко зевнул и вперил мрачный взгляд в затянутое облаками ночное небо.
— Даже не знаю, хочу ли я идти на этот матч. Если Захария Смит нас побьет, как бы мне не пришлось наложить на себя руки.
— Лучше уж на него, — твердо сказал Фред.

Помню, я думал: «На мешке же нет ручек. Как они её… поднимут, как будут переносить…» А они просто схватили мешок и швырнули её в скорую. Вот и всё.

– Её собственное бесстыдство, её грех, – вот что подвигло ее на самоубийство. Если бы она вела себя как приличная девушка, ничего подобного не произошло бы.
Она повернулась к Вере. В глазах её не было и следа раскаяния: они жестко смотрели на Веру с сознанием своей правоты. Эмили Брент восседала на вершине Негритянского острова, закованная в броню собственной добродетели. Тщедушная старая дева больше не казалась Вере смешной. Она показалась ей страшной.

— Да?
— Ник, ты где? У тебя выход через час!
— Я не могу.
— Ахринел что ли? Почему?
— Пытаюсь покончить с собой. Жду, пока пробка рассосется.

Я сижу у окна, я помыл посуду —
Я был счастлив здесь, и уже не буду
Досрочно освобождённый от самых близких,
Условно приговорённый к самоубийству.

Я уже говорил вам, что не боялся умереть, хотя мысль о самоубийстве вызывала у меня отвращение. Но сколь низко я ценил свою жизнь, столь же высоко ставил жизни других людей.

— Сколько людей Вы убили?
— Только себя.

Самоубийство — это глупо. Зачем причинять вред себе, когда есть другие?

Слово на букву «С» никогда не приходило мне в голову. Я никогда этого не совершу. В смысле попытку. Потому что я сильнее этого. Возможно, я слабый человек, но я могу терпеть боль.

Мне смешно — я всё ещё не умер
Я вскрыл себе вены, словно чужое письмо
Я отрезал себе голову топором
Я отравил себя зловредным ядом
Я истыкал себя острым режущим предметом
Я подвесил себя на белой скользкой верёвке
Я застрелил себя калиберной пулей
И теперь мне смешно
ведь я так и не умер
но даже смешно.

Это очень удобно, самоубийство: я не перестаю думать об этом; это слишком удобно: я еще не убил себя. Остается еще сожаление: людям не хочется уходить запросто, им нужно тащить за собой Нотр-Дам, любовь или Республику.

Меня предупреждали об этом ещё до замужества. Моя бабка с улицы Гренель-Сен-Жермен вышла замуж за рыжего, и половина детей у нее родилась с волосами такого же цвета, как у мужа. Так вот, она говорила мне: «Знаешь, малышка, самоубийство — это как морковные волосы. Чистая случайность. Одни ее избегают. Другие — нет».

— С каких пор смерть стала искуплением грехов?
— Но ведь я пыталась уничтожить всех смертных, когда была имперским рыцарем.
— Ну и что с того? Кто решил, кем тебе быть? Император? Знать? Родители? Почему тебе есть дело до тех, кому на тебя плевать? Просто будь самой собой.
— Самой собой?
— Прекрати думать о глупостях и живи так как хочешь сама. Не важно, что ты думаешь о себе, важно какие решения ты предпринимаешь, когда ты нужен людям. Только тогда ты найдешь свое место в жизни. Так было со мной. Смерть жалкая уловка слабаков которые хотят уйти из этого мира. Не нужно так прощаться с жизнью.

Я вор, но не самоубийца!

Он полагался на время и пытался разгадать тайны лестничных пролетов. Теряя людей, он продолжал идти дальше. Знакомился и расставался, влюблялся и ненавидел. Но еще никогда он не был так близок к отчаянию, чтобы думать о самоубийстве с блистером серебряного цвета в руке.

Посетила Муза
Члена профсоюза,
И стихи сложил он о своей тоске:
— Ты меня, Людмила,
Без ножа убила —
Ты с другим ходила вечером к реке.
В лес пойду зелёный,
Встану я под клёном,
Выберу я крепкий, качественный сук…
Есть верёвка, мыло…
Прощевай, Людмила!..
Зарыдают лоси, загрустит барсук.

Я думаю, что каждый человек хотя бы раз задумывался о суициде. Когда нам плохо, когда у нас депрессия, когда мы ссоримся с родными – нас посещает мысль о том, что больше нет смысла так жить. Людям будет намного лучше без меня.

Лучший день в моей жизни будет, когда завтрашний день никогда не наступит.

Если не желаешь умирать, то тогда живи.

Прав ты, если правильные делаешь выводы.

Вспомнить как всё начиналось, и прожить это снова
Но пепел падает вниз, и я ещё не готов
Так жить скажи как надо, пролетая этажи
И вместе остаёмся только я и ты
Нам наплевать на всё, что ждёт нас впереди
Но есть одна проблема, как мне найти выход

Я в километре до мечты не доживу до завтра
Уже давно решил все спустив курок на старт.

Все такой же дурак и не пытайся поймать
Не стоит стараться я убью себя сам

Ты снова не вспомнишь, как записан в телефоне,
Удали все звонки, типо мы не знакомы.
Но я не в силах забыть, то как все начиналось
Разбежавшись спрыгну с крыши, чтоб стереть себе память

Просто забудь и больше не вспоминай,
Ведь все было зря, я ***ал этот шанс.
Просто забудь и больше не вспоминай,
Я знаю одно: ты не будешь скучать.

Запах сигарет и все опять пойдет по новой,
Этот самообман уже до боли знакомый.
Даже потеряв всё, уверен, что не пропаду
Стоит только сделать шаг или выпустить пулю

Последний негритенок, вздыхая тяжело,
Пошел, повесился — и вот не стало никого.

Чонгук всегда считал самоубийство трусостью, но сам никогда не был трусом. Он предпочитал жить. Через «не могу», «не хочу» и «не буду». Терпеть жуткую ноющую боль в груди, ждать пока затянутся незаживающие раны.

корабельный священник: — Это же грех — человека-то на смерть толкать…
Артеньев: — Во-первых, грех заключается в другом — в измене Отечеству.

При падении с моста тело ускоряется примерно до 15 км за этаж. То есть отсюда скорость была бы 110 км/ч. Вода становится как бетон. При приземлении бедренные кости дробятся и проникают во внутренние органы. Если вы выживете, вы всё-равно не сможете выплыть. Так что это одна из самых неприятных смертей. Как минимум в первой двадцатке.

Да я и не советовал бы вам ложиться в клинику, — продолжал артист, — какой смысл умирать в палате под стоны и хрипы безнадежных больных. Не лучше ли устроить пир на эти двадцать семь тысяч и, приняв яд, переселиться под звуки струн, окруженным хмельными красавицами и лихими друзьями?

Самоубийство есть самый великий грех человеческий, но судья тут один лишь господь, либо ему лишь известно все и всякая мера.

Я бы убил себя, но это не поможет,
Может ли кто-то избавить меня от моих страданий?

Покончим с жизнью вместе?

Вполне обычно, что люди, склонные к самоубийству, совершают его в тот момент, когда начинают выходить из депрессии. Сама депрессия часто характеризуется апатией, а для самоубийства требуется произвести определенные действия.

Нет более сильного средства против суицидальных мыслей, чем неотвратимая угроза жизни. То, чем ты не дорожил, чем готовился пренебречь, сразу обретает и ценность, и смысл.

Кстати, Шу… А почему ты хотел умереть?

Я сюда часто прихожу. Смотрю вниз. Вот он, шанс взять жизнь в свои руки. Этот утес.

Когда мы упрощаем причины смерти, возникает риск того, что кто-то может предположить, что любовные неприятности или проблемы на работе – это повод подумать о смерти.

На третьем, то есть на самом верхнем, этаже Риэ прочел на двери слева надпись, сделанную красным мелом: «Входите, я повесился».
Они вошли.

У нас в Бакардии это не делают на пороге!

Она отвернула от меня свой взор, от чего сердце моё наполнилось ненавистью. От прежней моей любви уже ничего не осталось. Я положил всему этому конец. Жизнь стала слишком тягостным грузом для меня. Пожалуйста, прости.

Дурацкие волосы! Распущенные — слишком просто, коса — кривая, заколотые наверх — торчат во все стороны как пальма, хвост — ненавижу это стянутое ощущение! Мне захотелось совершить самоубийство только из-за этого! Интересно, все девушки думают так же перед свиданием?

— Этот мир просто невыносим… Воистину жесток и невыносим… Я в отчаяние! Этот погрязший в деньгах мир повергает меня в депрессию! Вернемся к эпизоду повешения…
— Как вы так можете? Этот мир — колыбельная новой надежды!
— Сейчас умру.
— Я же говорила: никто не пытался бы покинуть сей мир в столь светлый и удивительный день!
— Рядом с тобой. Кое-кто…
— Никого!
— Ладно… А я тогда что делал всего лишь минуту назад?
— Вы то?… Пытались стать немного выше, так?
— Чё?
— Я хорошо помню, как мой папочка… часто пытался подрасти. Когда наступали сложные времена… мой папа предпринимал попытки стать выше…
— Постой…
— Когда его сокращали, когда пришли требовать по кредитам, когда компания потерпела крах… Он пытался стать выше.
— Постой… Ты немного не в том направлении думаешь…
— И у моей мамы был период, когда она хотела подрасти. В общем, не знаю. Я вспоминаю время…
— Да хватит уже!

Цивилизации склонны к суициду.

— Разве самоубийство — это не грех?
— Что ещё один грех для грешника?

Курт Кобейн — мой герой, потому что у него хватило смелости застрелиться.

— Безумие – это гибкая пуля.<…> – сказал редактор. – Эта фраза, вернее, образ «гибкой пули» взят у Марианны Мур. Она воспользовались им, описывая какую-то машину. Но мне всегда казалось, что он очень хорошо описывает как раз состояние безумия. Это нечто вроде интеллектуального самоубийства. По-моему, и врачи теперь утверждают, что единственное истинное определение смерти – это смерть разума. А безумие – это гибкая пуля, попадающая в мозг.

— Она просто шагнула в канал. Я три дня останавливал ее, но она все равно это сделала.
— Она сказала, почему?
— Ничего внятного.
— А что невнятного?
— Она сказала, что цыгане изготовили гвозди для креста господня, вот почему мы прокляты навеки. Поэтому нужно кочевать, иначе вина нагонит тебя. <…> Потом её не стало. Я был влюблен в нее, Том. Никто не знал об этом. У меня сердце разрывалось, когда я ее доставал. Знаешь, твой дед ушел также — совершил самоубийство. Иногда такое передается в семьях. К черту семью, Том, нужно жить дальше. Ты цыган, нужно кочевать, иначе все это нагонит тебя.

— Ты не хочешь умирать! Ты хочешь прекратить боль!
— Хватит, прекрати! Ты не понимаешь! И не понимала никогда.
— У тебя есть выбор, Джулиет. Не у всех он есть. Я помогу тебе!
— Ты не поняла?! Мне не помочь! Меня уже не исправить!
— В тебе нечего исправлять, ты нормальная. И не верь никому, кто внушает тебе обратное! Школа — это мыльный пузырь. Твоя жизнь изменится, Джулиет. Надо только переждать. Всего минуту.
— Уже поздно.
— Нет, это не так. Никогда не поздно!

За искусство и за любовь! За два начинания, в которых я с треском провалился…

В моем мире я постоянно разрываюсь между самоубийством и убийством тех, кто меня окружает.

Последний аккорд и с балкона в обливион.

На стороне врагов законы:
Ему ничем нельзя помочь!
И клетчатые панталоны,
Рыдая, обнимает дочь…

Я знаю, что мысли о самоубийстве мучили ее. Но еще я знаю, что решение покончить с собой она приняла с хладнокровием, покорным спокойствием. Это решение придало ей облегчение, и, в тот самый миг, сидя в ванной, за долгое время она была счастлива.

И если б даже небеса мне дали ещё шанс,
Я б снова побежал наверх по этажам…

Убить себя не так-то просто.

Те, кто убивает себя, никогда не думают о тех, кто остаётся.

Я бы никогда не совершил самоубийства.
Верю в людей – среди них всегда найдется услужливый убийца.

Жить в атмосфере ненависти и страха — медленное самоубийство.

Потому что, когда тебе дали возможность убежать от смерти, нельзя оглядываться назад и смотреть ей в глаза.

Сочиняю про сугроб,
Про сосну и лыжу,
Но опять могилу, гроб
Пред собою вижу.

Кабы люди с горя все топились да резались, так и половины людей не жило бы на свете.

Самое главное даже не то, что Клелл пытался покончить с собой, а сознание того, насколько же он был несчастен, и то, что, не достигнув цели, он еще больше унизил себя. Эта боль останется навсегда, она не уйдет.

Я живу среди людей,
Я невидимый для глаз.
И сегодня подходящий день
Прервать рассказ.

— Не лезь ко мне.
— И не собираюсь. Это ведь ты хочешь покончить с собой, не я же. От вас всего можно ожидать. В последнюю минуту вы хотите схватить кого-нибудь и утащить за собой. Прыгай сам. Без меня.
— А ты не будешь пытаться схватить меня?
— Мой друг несколько лет назад оказался на двадцатом этаже с таким, как ты. Прыгун полетел вместе с ним. Оба всмятку. Не поймешь, где чьи ноги, где чьи руки, головы… Сплошная каша. Меня там чуть не стошнило. Мне нужны твое имя и адрес. Тебя потом будут соскребать с асфальта. Опознать не удастся. Даже если найдем твои права, в этой крови во всей…
— Меня сейчас стошнит.
— Ну только не надо, сынок. Там внизу столько народу смотрят вверх. Шеф пожарных стоит. Представляешь, ты ему прямо на морду…
— Скотина.

Самоубийство — это плохо, но полная ерунда в сравнении с утром следующего дня.

Когда от тебя уходит девушка, первая мысль, естественно, покончить с собой…

— Будьте от него подальше, когда Риггс будет умирать.
— Спасибо, доктор, вы мне очень помогли.

— Я беден и несчастен.
— Зачем же ты живёшь?
— А что делать?
— Способов много.
— Способов чего?
— Не жить.
— Уж это, пожалуй, слишком круто. Рановато ещё.
— Если ты дожил до своих лет и ничего не имеешь — вряд ли дальше будет лучше. Поверь, я знаю что говорю.
— Кто знает? Варианты есть… Мы ещё покувыркаемся!

Конечно, можно повеситься, но это будет несправедливо, если они выживут, а мы подохнем. Надо выжить.

— Вышибу себе мозги, и все исчезнет.
— Нет, ты не прав. Ничего не исчезнет, только ты.

Самоубийство — это большой грех, потому что у каждого в жизни есть определённая отработка кармическая. А самоубийцы — это те люди, у которых не хватило силы воли до конца жить и исправлять свои ошибки, скажем так. То есть, здесь проявление слабости воли, и поэтому их души ходят и не могут переродиться. Ведь у каждой души есть определённый срок ухода. А самоубийцы этот срок сокращают, то есть, делают то, что им, видите ли, хочется, а не то, что записано в книге судьбы.

Милые девушки, не стоит из-за неразделённой любви лезть в петлю. Ведь окончание отношений это не всегда трагедия. Возможно, это очередная ступень к счастью и судьба обязательно даст вам ещё шанс любить и быть любимой.

Самоубийство является грехом, который не прощается. Потому что человек этим показывает полное своё недоверие к Богу и тот дар жизни, который дан человеку, он, скажем так, швыряет Богу в лицо, то есть полностью отказывается от Бога. Поэтому в загробной жизни он уже не может пребывать с Богом.

… Самоубийство зачастую само по себе есть месть. С целью вызвать у тех, кто тебя предал, чувство вины.

— Ваша последняя интрига удалась на славу. Это настоящий триумф — вашему сыну осталось жить не больше месяца.
— Я не хочу больше жить. Я устала. Дай мне… дай мне какой-нибудь настой, который действует мгновенно.
— Я бы дал вам его, мадам, но ведь вы не себя отравите, а ещё какого-нибудь несчастного…

Некоторые люди не придают значения смерти и сами лишают себя жизни.

Главное не думать об этом. Но, как об этом не думать? Все равно что не хотеть встать с инвалидного кресла, когда дом горит.

Трагедии случаются. Если вы считаете, что превратив себя в одноразовый инкубатор на пару недель, вы защитите ребёнка от всего дерьма в мире — валяйте, умрите счастливой. Самоубийцы меня не интересуют, но героизма в этом никакого нет.

Что первично — желание умереть или безумие? То, что я жива — это безумие, то, что я не хочу жить — это нормально.

Глеб подумал, что надо бы сегодня не полениться, найти наконец время и повеситься. Или вот там, на болоте, полынья есть, проезжали — видели, в неё, в неё и сразу под лёд, и плыть подо льдом прочь от полыньи, пока весь воздух не кончится в лёгких, чтоб на обратную дорогу не осталось.

И вспомнил несчастный дурак,
Пощупав, крепка ли петля,
С отчаяньем прыгая в мрак,
Не то, чем прекрасна земля,
А грязный московский кабак,
Лакея засаленный фрак,
Гармошки заливистый вздор,
Огарок свечи, коридор,
На дверце два белых нуля.

Где-то в душе́ появилась дыра с рваными краями, которая затягивает в себя всё. Цели, желания, смысл жизни и всего остального. Делать ничего не хочется, сесть и погрустить чуток, может пореветь, потом пойти да повеситься… Хм. А вдруг получится?

КЕРОСИН!
ПОДОЖГИ МЕНЯ!

Керосин кругом.
Она — это что-то…
Керосин кругом.
Что мы делаем теперь?
Встряхни канистру с керосином…
Что мы делаем теперь?
Керосин кругом.
Встряхни канистру с керосином…
В этом городе нечего делать.
Нечего делать — остается только встряхнуть канистру с керосином…
Подожги меня! Керосин!
ПОДОЖГИМЕНЯ!

Депрессия неразрывно связана с суицидом.

Избавиться от жизни значит лишить себя удовольствия смеяться над ней. Единственный возможный ответ человеку, который заявляет вам о своем намерении покончить с собой.

Я делаю это, отдавая себя на заклание.
Я делаю это по-настоящему.
Можно сказать, у меня призвание.

Смотри, на крыше стоит
Решение наших проблем.

… хорошее пищеварение — все в жизни. Оно вызывает вдохновение у художника, любовные желания у молодых людей, ясные мысли у философов, радость жизни у всех на свете, и оно позволяет есть вволю, а это тоже величайшее счастье. Больной желудок приводит к скептицизму, к неверию, порождает мрачные сновидения и желание смерти. Я очень часто замечал это. Может быть, я и не покончил бы с собой, если бы у меня сегодня вечером хорошо варил желудок.

Жизнь, если считать, что она не имеет никакого значения и цели, должна прежде всего доказать, что не зовёт к самоубийству.

Умереть значит исчезнуть. Исчезнет не твоя боль, а ты сама. Вечная тьма — это вовсе не небытие, потому что ты можешь ощутить эту тьму.

— А если что, вы меня застрелите?
— Сынок, я же не убийца. Если что, ты сам застрелишься.

Путь к смерти открыт для нас всегда, в каждый момент, на любом шаге. И постепенно мы приближаемся к ней, сами того не желая. Или, напротив, сдаемся и выбираем смерть сознательно.

Он подумывал прыгнуть с моста или перерезать вены, но ни то, ни другое не казалось достаточно надежным, оба способа были чреваты болезненной неудачей, а с этим у него и так полный порядок, спасибо, не надо. Даже имей он пистолет, он бы себя ему не доверил.

— Ты хочешь умереть?  — спрашивает Рубен, не подначивая, просто желая понять.
— Не то чтобы хочу.
— А что тогда?
Он не хочет отвечать, но слышит, как слова произносятся сами собой.
— Я просто не уверен, что хочу жить.

Все стремятся быть популярными в интернете. И стремление быть популярным приводит к ужасным масштабам. И я понимаю, почему так происходит. Потому что все подростки об этом думают. Когда я был подростком, я тоже задумывался о самоубийстве. Я думал об этом, но я не собирался умирать. Это последнее, что я хотел сделать. Я хотел посмотреть, как все пожалеют, когда меня не станет. Вот что я хотел. Чтобы они все плакали и потом говорили: «Лучше бы мы купили ему эту приставку…» И тут я воскресаю, всех прощаю и они, наученные горьким опытом, так себя больше не ведут. Это обыкновенный человеческий эгоизм. Причём именно человеческий, потому что нигде в живой природе больше такого нет. Никто не пытается умереть, чтобы кого-то наказать. Нет кота, который сидит в наполненной ванне с феном в лапке и говорит: «Значит так, да? Не покупаете мне кошачий наполнитель, да? В рваные газетки, Барсичек, писай. Ну я вам сейчас устрою! Вы пожалеете! Я надеюсь, у вас есть достойная коробка из-под обуви, в которой вы меня похороните!»

Всякое самоубийство — это возвышенная поэма меланхолии.

Самоубийство — вещь, которую трудно принять, но можно понять, ведь у каждого из нас бывают моменты отчаяния.

Лишить себя жизни — неверное выражение. Не себя, а кого-то. Жалеть о ней будете не вы. Ваша смерть, это всегда испытание для других. Ваша жизнь вам не принадлежит. Не покушайтесь на неё.

Ей не по душе, что все винят отца. Жизнь его давно дала трещину, и, не найдя способа починить ее, он пристрелил виноватого.

– Ты обещал помочь нам. Нам до сих пор нужно найти разлом.
– Я не обещал помогать тебе в самоубийстве.

И за подоконником буду искать невесомость.
И где-то на Млечном пути, вероятно, найду.

В этой статье было еще кое-что. Там было интервью с человеком, выжившим после того, как он попытался покончить с собой, спрыгнув с моста «Золотые ворота» в Сан-Франциско. Он рассказал, что как только он прыгнул, то сразу понял: в его жизни нет ничего такого, с чем он не мог бы справиться — за исключением того, что он уже спрыгнул с моста.

— Давай, сделай это.
— Ты сумасшедшая, в курсе? Понимаешь разницу между убийством и самоубийством? А полиция понимает. Слушай, возьми отпуск и научись водить, скорость избавит тебя от проблем. Сходи к психоаналитику и будешь здорова.
— Но мы договорились!
— Ты же видишь, я — вор. Ишь, чего захотела! Смотри-ка, троллейбус, тоже отличный выход. Решай свою проблему.

Больше всего я ненавижу таких, как ты. И сдохнуть не могут, и жить нормально. Только жаловаться и способны. Помешанные на том, что они самые одинокие.

— Да ты решила покончить с жизнью! — Понимающе усмехнулся он.
— Читаешь мысли?

Самоубийство или само убийство?
Я приглушаю в себе гены журналиста.
Тебе есть 50. Тебя нет 23.
Но как же много успел сделать ты.

Кстати, индейцы из штата Дакота считают, что люди, которые убили сами себя, после смерти должны таскать за собой дерево, на котором повесились, в течение вечности. И что же, это поверье остановило волну самоубийств? Нет. Просто они стали выбирать самые маленькие деревья.

Не убивай себя за пять минут до того, как произойдет чудо.

А бывает такая пустота, такой вакуум, от которого кровь леднеет, который хуже смерти, хотя ты предпочитаешь его, раз не кончаешь с собой: я столкнулась с этим пять лет тому назад и по сей день испытываю ужас. Раз люди кончают самоубийством… значит, существует нечто, что хуже смерти. Поэтому-то и пробирает до костей, когда читаешь о самоубийстве: страшен не тощий труп, болтающийся на оконной решетке, а то, что происходило в сердце за мгновение до этого.

Возможно, дело лишь в том, что несущее смерть всегда зачаровывает людей: обрыв и пропасть за ним, дуло револьвера, смотрящее на нас, словно глаз, если развернуть оружие стволом к себе. Даже острие ножа выглядит иначе, когда час поздний, а все домочадцы уже спят.

Если бы самоубийцы знали, каково на самом деле умирать, большинство из них мигом бы позабыло о глупостях.

— Нацеди-ка мне в этот сосуд немного смерти…
— Пожалуйста!
— Что это?
— Это кура́ре.
— Возьмет ли меня кураре?
— Ну об чём разговор?
— Как оно действует?
— Сначала Ваша нижняя челюсть отвиснет, потом закатятся глаза и изо рта выйдет роскошная фиолетовая пена…
— Довольно! Я не хочу мучений. Соломон, дай мне смерть лёгкую… лёгкую, как поцелуй сестры!
— Тогда я Вам посоветую хорошую селёдочку с луком.
— Дурак ты, Соломон, и шутки у тебя дурацкие!

В принципе у человека нет права кончать с собой. И бог не велел, да и вообще это выход слабака или безумца. Но случаются частные случаи. Извини за тавтологию, или как это там… Случаются.

— Я боюсь не смерти, а подобной жизни, непрерывные боли и уродство.
— Не думала все это прекратить?
— Нет. Не собираюсь никого радовать своим самоубийством. Буду жить. Пусть мучаются дальше.

— И разве тебе не хочется жить ради таких вот ночей? — тихо спросила я. — Может, не стоит пытаться покончить с жизнью снова? Может, тебе был дан второй шанс?

Самый смелый поступок, который я когда-либо совершала — продолжила свою жизнь, когда хотела умереть.

В отличие от стариков или больных раком, самоубийц никто не любит и не жалеет…

Очень хорошо понимаю людей, которые вскрывают себе вены в теплой ванне, предпочитая этот способ покончить с собой всем остальным. Таким образом, они словно закольцовывают свою жизнь, расставаясь с ней в исходном положении, и при этом даря себе на полчаса больше того блаженного покоя, который ожидает их по ту сторону. К тому же, за эти полчаса можно смошенничать и передумать…

Не поверили. Не поверили. Даже Маша и та не поверила. Хорошо. Пожалеешь, да как еще, Машенька. Где он? Вот. (Вынимает револьвер.) Нужно сразу, не думая, прямо в сердце – и моментальная смерть. (Приставляет револьвер к груди.) Моментальная смерть. Или нет. Лучше в рот. В рот мо­ментальнее. (Вставляет дуло револьвера в рот. Вынима­ет.) Буду считать до трех. (Снова в рот.) Ас… ва… (Вынима­ет.) Или нет. Буду лучше считать до тысячи. (Опять в рот.) Ас… ва… ы… че-ы-и… а… э… э… ээ… э-э… э-э… о-и-и-а… (Вынимает.) Нет, уж если считать, то придется в сердце. (При­ставляет револьвер к груди.) Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять… Это трусость – до тысячи… нужно сра­зу… решительно… До ста – и кончено. Нет… скорей до пятна­дцати. Да… сейчас. (Снова приставляет револьвер к груди.) Раз, два, три, четыре, пять, семь, восемь, девять, десять… одиннадцать… двенадцать… тринадцать… четырнадцать… Или, может быть, лучше совсем не считать, но зато в рот. (Дуло в рот. Вынимает.) В рот… а пуля куда же?… Сюда вот… в голову. Жалко голову. Ведь лицо в голове, дорогие товарищи. Лучше в сердце. Только надо нащупать. Получше наметиться, где колотится. Вот. Здесь колотится. Ой! Какое большое сердце, где ни тронешь – везде колотится. Ой! Как колотится. Разорвется. Сейчас разорвется. Боже мой! Если я умру от разрыва сердца, я не успею тогда застрелиться. Мне нельзя умирать, мне нельзя умирать. Надо жить, жить, жить, жить… для того, чтобы застре­литься. Не успеть. Не успеть. Ой, задохнусь. Минутку, еще ми­нутку. Бей же, сволочь, да бей же куда ни попадя. (Револьвер выскальзывает из рук. Падает.) Опоздал… умираю. Да что ж это, Господи…

Послушай, — сказал он, — как все молодые люди, я тоже когда-то думал о самоубийстве. Кто из нас к тридцати годам не убивал себя два-три раза?

… самоубийство — твоё личное дело, до других тебе дела нет.

Самоубийство — это стыдно.

Если вы хотите покончить с собой, у меня есть старый семейный рецепт. Действует медленно и больно. Вам понравится.

Другие пессимисты — серьезные, то есть самоубийцы, со своей стороны тоже невольно доказывают смысл жизни. Я говорю про самоубийц сознательных, владеющих собою и кончающих жизнь из разочарования или отчаяния. <…> Ромео убивает себя, потому что он не может обладать Джульеттой. Для него смысл жизни в том, чтобы обладать этою женщиною. Но если бы действительно смысл жизни заключался в этом, то чем бы он отличался от бессмыслицы? Кроме Ромео сорок тысяч дворян могли находить смысл своей жизни в обладании тою же Джульеттой, так что этот мнимый смысл жизни сорок тысяч раз отрицал бы самого себя. При других подробностях мы находим то же самое в сущности всякого самоубийства: совершается в жизни не то, что по-моему должно бы в ней совершаться, следовательно, жизнь не имеет смысла и жить не стоит.

Ясно, что смысл жизни не может совпадать с произвольными и изменчивыми требованиями каждой из бесчисленных особей человеческого рода. Если бы совпадал, то был бы бессмыслицею, то есть его вовсе бы не было. Следовательно, выходит, что разочарованный и отчаявшийся самоубийца разочаровался и отчаялся не в смысле жизни, а как раз наоборот — в своей надежде на бессмысленность жизни: он надеялся на то, что жизнь, будет идти, как ему хочется, будет всегда и во всем лишь прямым удовлетворением его слепых страстей и произвольных прихотей, то есть будет бессмыслицею, — в этом он разочаровался и находит, что не стоит жить.

Она, эта боль, была так сильна, так нестерпима, что, не думая, что он делает, не осознавая, что из всего этого выйдет, страстно желая только одного — хоть на минуту избавиться от неё и не попасть в этот ужасный мир, где он провёл весь день и где он только что в самом ужасном и отвратном из всех зелёных снов, он нашарил и отодвинул ящик ночного столика, поймал тяжёлый и холодный ком револьвера и, глубоко и радостно вздохнув, раскрыл рот и с силой, с наслаждением выстрелил.

Демонстрация приоритетов человечества: причиной самоубийств чаще становится стыд или утрата финансового и общественного положения, чем медицинский диагноз.

Не следует убивать человека, который решил покончить жизнь самоубийством.

Каким-то уголком души каждый знает, что самоубийство хоть и выход, но всё-таки немного жалкий и незаконный запасной выход, что, в сущности, красивей и благородней быть сраженным самой жизнью, чем своей же рукой.

К счастью, в молодости, когда он еще не стал самим собой, Джона Бридженса удерживали от самоубийства еще две вещи помимо нерешительности: книги и иронический склад ума.

Капитан «Террора» часто думал о том, что не знает о будущем ничего – кроме того, что его корабль и «Эребус» уже никогда не пойдут ни под паром, ни под парусами, – но потом напоминал себе, что одно он все-таки знает наверняка: когда у него кончатся запасы виски, Френсис Родон Мойра Крозье пустит себе пулю в висок.

Человеку, который хочет умереть, достаточно мелочи, чтобы переступить порог.

Если постоянно сидеть в своей комнате, однажды захочется совершить самоубийство…

Планируя выброситься из окна, прежде выкини оттуда свой паспорт: предупреди городские власти о серьезности своих намерений.

— А вам никогда не хотелось покончить с собой? — горячо спросила она, глядя на меня. — Если люди вас в грош не ставят да еще и смеются? Или с вами никогда так не обходились? Скажете, нет? Простите, но я не поверю…

Однообразная работа – это тоже работа. Однообразное удовольствие – это тоже удовольствие. Это не причина для разговоров о смерти и тому подобном.

Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом «романтическом» поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же, тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе.

Бэтмен! Мой coeur des coeurs! Мой pomme de frites! Знал, что эта макака Дефстроук не сможет тебя убить!
— Не повезло тебе…
— Чего это ты так напугался? Я просто привёл её в готовность. Бояться надо вот этой кнопочки.
— Нажмёшь кнопку — погибнут 8000000 людей.
— Восемь миллионов и два человека, дорогуша. Я хотел бы насладиться фейерверком с безопасного расстояния, но раз уж явился ты, то приглашаю тебя на последний танец…

Я плачу от безысходности. Ровно 27 дней назад я надеялась, что моя жизнь не так уж и ужасна, и что не стоит совершать самоубийство. Но я ошиблась. Вновь.

Есть моменты, когда человек совершает символическое самоубийство, наслаждаясь собственным исчезновением и унижением: в эти моменты человек хочет унизиться, пасть как можно ниже, и убедить при этом других, что там, в бездне, ему очень хорошо и он всем доволен.

Задумался о тех, кто пишет фразу: «В моей смерти прошу никого не винить». Неужели они не чувствуют всего идиотского и неуместного официоза этих слов? Неужели они всерьез рассчитывают, что близкие родные, прочитав легко узнаваемый текст, пожмут плечами и сразу же согласятся: «а, ну раз так, раз любимый смертник сказал, то и не будем себя винить, пойдем помянем и по домам»? Нелепо. Глупо. И страшно, потому что именно эту фразу пишут раз за разом, повторяя снова и снова. Одну и ту же. Безобразно банально и безвозвратно жутко. Но все же именно эта фраза врастает в подкорку всей своей ледниковой плоскостью. И каждый раз, когда предательски дергается рука, когда взгляд упирается в бездонную точку ночного бессветия, когда нет сил даже сглотнуть боль, когда вжимаешь плечи в бетонную стену, превращаясь из человека в сигнальный знак «стоп», в сжатую безумием и отчаяньем пружину… Именно эта чертова фраза бегущей строкой внутреннего хаоса медленно течет по изнанке твоих собственных век.

Для самоубийства тоже никакие лицензии не нужны, только депрессия и идиотизм.

Надо уж очень быть занятым самим собой, чтобы пойти на такую вещь.

Кто-то верит, а кто напротив —
В бессилье сводит счета.
И нет смысла в круговороте,
Кругом одна суета.

Япония — страна, в которой самый высокий процент самоубийств. Я лично удивляюсь тому, что самоубийства не происходят там еще чаще.

И все жили долго, скучно и мечтали о суициде.

Пусть веселятся, кому весело… Я не хочу мешать никому! Живите, живите все! Вам надо жить, а мне надо… умереть… Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь… вы все хорошие люди… я вас всех… всех люблю.

Для несчастных людей много простора в божьем мире: вот сад, вот Волга. Здесь на каждом сучке удавиться можно, на Волге — выбирай любое место. Везде утопиться легко, если есть желание да сил достанет.

«Вдоль дороги, выложенной белым камнем, цветут кроваво-красные розы». Это, должно быть, очень красиво…
Даже несмотря на то, что тела тех, кто совершает самоубийство, прыгая с крыши, обычно слишком переполнены кровью, чтобы можно было увидеть цветы смерти… Разлетающиеся во все стороны брызги крови не просто красивы…
Я безумно хочу увидеть это собственными глазами, хотя бы один раз!

Если же этот славный старик решился на самоубийство, думаю, он не стал бы этого делать публично. На такое мог бы пойти только тот, кто начисто лишен такта, а мистер Беббингтон производил впечатление на редкость деликатного человека.

— Патологоанатом сказал, что это было самоубийство.
— Знаешь, иногда и у меня в жизни бывает так тяжело, что я думаю: «А вдруг пройдет неделя, а я не справлюсь?»..

Будь у меня сейчас нож, я бы убил себя.

А че не дома-то, а? В тёплой, уютной обстановке: жена и дети вокруг, все смеются.

Стоя на берегу реки, я размышляю, нужен ли мне камень. Нет. У меня на сердце достаточно тяжело. Оно само потянет меня на дно.

Я знала немало людей с сильными страстями. … Они грызли руки зубами до крови и катались по полу, ударяясь головой о батарею. Зимой шли на пруд топиться и не топились потому только, что по дороге их сбивала машина. В пятнадцать лет выпрыгивали с третьего этажа, когда их не пускали на дискотеку, доходили до остановки и в автобусе уже теряли сознание от перелома пяток. …
Дальше одно из двух: либо они брали себя в руки и постепенно изживали это, либо их разносило вдребезги.

Когда человек совершает самоубийство, то не тело убивает себя, а дух убивает тело.

Моя жизнь — сплошной кошмар. Я бы покончил с собой, но, похоже, попаду в ад, а это уже слишком.

По видимости, есть бунтари, желающие умереть, и есть другие, желающие умерщвлять.

Никто не совершает самоубийства, испытывая радость. Враг жизни — это боль.

Каждое без исключения самоубийство представляет собой действие, совершенное по приказу «диктатора» или «императора» в душе человека. Но в каждом подобном случае человек следует дурному совету, идущему от определенной части нашей души, своего рода внутреннего совета экспертов, которые могут в какой-то момент запаниковать и оказаться неспособными служить долговременным интересам человека. В тот самый момент наступает время обратиться к инстанциям, находящимися за пределами нашей царственной головы, за более продуманным и компетентным советом и послушать другие голоса, которые, поддерживая наше уникальное социальное Я, выступят на стороне жизни и, используя японскую метафору, настоятельно порекомендуют вам отдать предпочтение хризантеме, а не мечу.

Совершение самоубийства-бегства представляет собой изъятие своей жизни из ситуации, ощущаемой индивидом как невыносимая.

Для прыжка в пропасть трамплин не нужен.

… я мог бы уничтожить себя, покончить с существованием, не предлагавшим, казалось, ничего, кроме нелепых страданий и унижения.

Самоубийство не причиняет боли, оно приносит много перемен…

Самоубийцы, по определению, становятся призраками — остаются привязанными к этому миру, потому что отчаянно хотят извиниться перед родными и потому что стыдятся своего поступка.

Накладывать на себя руки следует публично. Я допускаю, что при необходимости убийство может быть совершено в укромном месте, но самоубийство всегда должно быть актом эксгибиционизма.

– И часто у вас так летают?..
– С этой стены – первый, – смеется старший…

Вот, что я думаю о самоубийстве: все мы его понимаем. На все сто. Желание покончить со всем, сдаться, послать нахрен. Мы не оправдываем его, не прощаем. Но понимаем всем сердцем.

К самоубийству я не отношусь как к несчастью. Думаю только, что в этом случае человек доставляет больше огорчений своим близким, чем когда просто докучает им своим одиночеством.

Надежды и тревоги
Прошли, как облака,
Благодарим вас, боги,
Что жить нам не века.
Что ночь за днем настанет,
Что мертвый не восстанет,
Дойдет и в море канет
Усталая река.

Суицидальные мысли придут. Со временем. В какие-то дни не будет других мыслей.

Двадцать таблеток аспирина, легкий надрез вдоль набухшей вены или хотя бы паршивые полчасика на краю крыши… у каждой из нас имелось нечто в подобном стиле. И даже частенько более опасные случаи, хотя бы всовывание себе в рот пистолетного ствола. Только вот, тоже мне дело: суешь ствол в рот, пробуешь его на вкус, чувствуешь, какой он холодный и маслянистый, кладешь палец на курок, и вдруг перед глазами у тебя раскрывается огромный мир, распростирающийся между именно этим мгновением и тем моментом, когда ты уже нажмешь на курок. И этот мир тебя покоряет. Ты вытаскиваешь ствол изо рта и вновь прячешь пистолет в ящик стола. В следующий раз нужно выдумывать чего-нибудь другое.

Мне кажется, что множество людей покончило с собой лишь затем, чтобы уже покончить с бесплодными дебатами над тем, смогут ли они покончить счёты с жизнью или нет.

Оказавшись на краю, захочешь жить.

Признаться, самым привлекательным в ней он находил то, что она пыталась покончить с собой.

Вот если вдруг решу покончить жизнь самоубийством, тоже начну говорить и делать все, что хочу.

Если бы еще недавно меня спросили, что я думаю о самоубийцах, я бы ответил, что всегда есть надежда. Я был в этом убежден. Я — Рафаэль де Валентен. Кому год назад прочили блестящее будущее. Тогда мне было двадцать лет, я верил — верил в себя. Да, это была моя вера.

Я наклонился над ней и приподнял короткий рукав платья. Над похожей на цветок меткой от прививки оспы краснел маленький след укола. Хотя я не ожидал этого (так как все еще инстинктивно пытался найти обрывки логики в невозможном), мне стало не по себе. Я дотронулся пальцем до ранки, которая снилась мне годами, так что я просыпался со стоном на растерзанной постели, всегда в одной и той же позе — скорчившись так, как лежала она, когда я нашел ее уже холодной. Наверное, во сне я пытался сделать то же, что она, словно хотел вымолить прощение или быть вместе с ней в те последние минуты, когда она уже почувствовала действие укола и должна была испугаться. Она боялась даже обычной царапины, совершенно не выносила ни боли, ни вида крови и вот теперь сделала такую страшную вещь, оставив пять слов на открытке, адресованной мне. Открытка была у меня в бумажнике, я носил ее при себе постоянно, замусоленную, порванную на сгибах, и не имел мужества с ней расстаться, тысячу раз возвращаясь к моменту, когда она ее писала, и к тому, что она тогда должна была чувствовать. Я уговаривал себя, что она хотела сделать это в шутку и напугать меня и только доза случайно оказалась слишком большой. Друзья убеждали меня, что все было именно так или что это было мгновенное решение, вызванное депрессией, внезапной депрессией. Но они ведь не знали…
За пять дней до того я сказал ей все и, чтобы задеть ее еще больше, стал собирать вещи. А она, когда я упаковывался, спросила очень спокойно: «Ты понимаешь, что это значит?..» Я сделал вид, что не понимаю, хотя отлично понимал. Я считал ее трусихой и сказал ей об этом, а теперь она лежала поперек кровати и смотрела на меня внимательно, как будто не знала, что я ее убил.

У каждого человека преклонного возраста мысль о самоубийстве хоть раз, а возникала где-то в преддверии души, останавливалась на пороге, и только какая-нибудь случайность, или смутный страх, или последняя надежда не позволяли ей переступить его.

Почему именно в три часа утра приходит решение включить Ника Кейва, погрузиться в депрессию и убить себя? Почему нельзя сделать это в три часа дня, когда никто не спит и готов вызвать скорую?

— Что со мной случилось? Я даже убить себя правильно не могу. Я ничего не могу сделать правильно.
— Я уверен, если ты достаточно постараешься, то сможешь убить себя лучше любого из моих знакомых.

А мо­жет… Не сто­ит боль­ше ка­раб­кать­ся? Ца­рапать­ся за эту жизнь? Че­го она сто­ит? За мою жизнь я бы не да­ла и цен­та. Ес­ли бы су­щес­тво­вал та­кой ры­нок, где мож­но бы­ло бы про­дать свою жизнь, я бы так и ос­та­лась на при­лав­ке не вос­тре­бован­ной. Ес­ли бы дь­явол был бы на са­мом де­ле, он бы не ку­пил мою ду­шу. Нет. Та­ких, как я, да­же в ад, на­вер­ное, не возь­мут.

— Ты делаешь это неправильно. Если пытаешься себя убить, то режь вертикально. Они не смогут это зашить.
— Как ты сюда попал?
— Если пытаешься покончить с собой, то лучше всего закрывать дверь.

Самоубийца думает, что он все уничтожает и всё уносит с собой в небытие, но сама его смерть утверждает некую ценность, которая, может быть, заслуживает, чтобы ради неё жили.

Они никому не позволял коснуться себя. По большей части предпочитал одиночество. Тревор думал, что если когда-нибудь он не сможет рисовать, он умрет. Эту возможность он всегда хранил запрятанной в уголке сознания: утешение веревки или бритвы, уверенность яда на полке, который только и ждет, чтобы его проглотили. Но, уходя, он никого не возьмет с собой.

В ванных есть таблетки. В ванных есть лезвия. Люди запираются в ванных, когда хотят натворить дел, например, заняться сексом или сблевать. Или совершить самоубийство.

Последняя предосторожность — это когда бросаются в пропасть, нацепив камень на шею.

Повешение — это очень больно. У большинства не получается это сделать. Потом ходят вот с таким ошейником, и он напоминает им о том, какие они жалкие.

— Я наблюдал из соседнего района.
— Я знаю, что ты задумал. Твоё дружелюбие не сработает. Подойдёшь ближе, и я сделаю это.
— Надеюсь, не сделаешь. Сегодня у меня День рождения. Повесишься, и мой праздник пойдёт насмарку…

Горький и настораживающий факт: в состоянии когнитивного сужения суицидент не просто пренебрегает жизненно важной ответственностью по отношению к любимым людям; хуже того — иногда они просто отсутствуют в поле его сознания. Совершающий самоубийство прерывает все связи с прошлым, объявляет себя в душе своеобразным банкротом, и это как бы лишает других права претендовать на его память и внимание. Воспоминания его уже не спасут; он находится вне пределов их досягаемости. Поэтому в случае любой попытки спасения в первую очередь следует направить терапевтические усилия на преодоление состояния суженного сознания. Цель и задачи представляются ясными: открыть перед человеком реальное присутствие иных возможностей, сняв с него психические шоры.

Кончая самоубийством, я уничтожаю лишь половину самого себя.

Я бы никогда не решился оборвать свою жизнь, ибо верю в нее. Я согласился бы и на худшую долю, быть слепым, немым, кем хотите, лишь бы ощущать в чреслах то сумрачное и жгучее пламя, которое и есть мое «я», мое живое «я». Я и тогда благодарил бы жизнь за то, что она еще позволяет мне пылать.

Порой мне хотелось бы оказаться на его месте. Но иной раз нужно больше мужества для того, чтобы жить, чем для того, чтобы покончить с собой.

Отсутствие страха показывает, что существо либо дурак, либо самоубийца.

Не исключаю, что я немного тронулась умом. Устраивать самоубийство руками собственного мужа — это слегка за рамками поступков заурядной женщины.

Многие люди, всю жизнь рвавшиеся на вершину и наконец добившиеся желаемого, отмечали свой успех прыжком из окна верхнего этажа небоскреба.

Если бы я захотела покончить с собой, я бы хотела упасть. Просто закрыть глаза и представить, что я лечу.

Наложить на себя руки можно всего по двух причинам. Первая — стремление убежать от чего-то или к чему-то. В этом есть рациональное зерно: если человек мучается от невыносимой боли, отчаяния или духовных метаний и нет ни малейшей надежды на излечение, то, возможно, есть смысл избрать уход в небытие. Но не очень-то разумно убить себя в надежде на лучшую жизнь или на обогащение гаммы своих чувств опытом смерти. Испытать смерть нельзя. Я не уверена даже, что можно испытать процесс умирания. Испытать можно лишь приготовление к смерти, но даже это лишено смысла, ибо впоследствии такой опыт не пригодится. Если после смерти нас ждет какая-то иная жизнь, мы все скоро в этом убедимся. Если же нет, то нам уже не представится возможности пожаловаться, что нас надули. Люди, верящие в загробную жизнь, вполне в ладу с разумом. Лишь им не суждено испытать последнее разочарование.

Могу ли я объяснить, почему у меня возникло желание спрыгнуть с крыши многоэтажки? Конечно, я могу объяснить, почему у меня возникло желание спрыгнуть с крыши многоэтажки. Я ж не идиот какой-нибудь. Я могу это объяснить, поскольку ничего необъяснимого в этом нет: это было вполне логичное решение, результат долгих размышлений. Хотя о серьезности этих размышлений говорить не приходится. Это не значит, что это желание было моей прихотью — я лишь хочу сказать, что ничего особенно сложного или, например, мучительного в них не было.

Гнев владел им с такой силой, что в нем вспыхнула жажда убийства и в уме замелькали безумные планы мести и кровавой расправы над предавшими его людьми. Вот что должен был сделать этот желторотый юнец, а не кончать самоубийством. Приставить им дуло к виску. Харниш отпер свой чемодан и достал увесистый кольт. Он отвел большим пальцем предохранитель и восемь раз подряд оттянул затвор; восемь патронов, один за другим, выпали на стол; он снова наполнил магазин, перевел один патрон в патронник и, не спуская курка, поставил кольт на предохранитель. Потом положил пистолет в боковой карман пиджака, заказал еще один мартини и опять уселся в кресло. Так прошел целый час, но Харниш уже не усмехался.

Что бы ни происходило, самоубийство — это не способ. Умерев, ты ничего не выиграешь.

Проще умереть, чем быть молодым.

Тело не несет жизнь, а переносит ее.

Каждая жизнь — это смерть. И большинство смертей — самоубийство.

Хочешь умереть, умри, но… только завтра. А если завтра будет тяжело, подожди ещё день, и если потом будет так же больно, то умереть никогда не поздно! Если будешь проживать так каждый день, появятся и хорошие дни. Наступит день, когда ты скажешь: «Хорошо, что я не убил себя тогда!».

Самоубийство – поступок слабых, а ты сильная. Ты можешь пережить всё что угодно. Нужно лишь перетерпеть. Я знаю. Я вижу это.

Говорят, что самоубийцы горят в аду, но я в это не верю. Какая разница, ведь «такая жизнь» это тоже самое что и ад.

— Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо.
— Ага, в своей предсмертной записке.

Как бы только Шарлотта-Амалия чего-нибудь не натворила… Нет, пустяки, она такая безвольная и испорченная, а самоубийце необходимы чистота убеждений и благородство души.

Самоубийство — болезнь наследственная и, быть может, заразная.

Самоубийцы – сильные люди, вопреки сложившемуся стереотипу.

— Если хотят умереть, пусть умирают.
— Ну, знаешь ли… Нельзя так говорить!
— Душа, способная на самоубийство, уже одержима. Не важно, жив человек или нет, его уже не спасти.

Хотелось совершить самоубийство просто ради того, чтобы хоть что-то изменить…

Специалисты полагают, что нынешние подростки испытывают куда большее психологическое давление, чем в прошлом. Затянувшееся детство, которым Америка одаряет свою молодежь, оборачивается в современном мире зияющей пустотой, когда подростки отрезаны как от детства, так и от зрелости. Зачастую у них не возникает ни малейшего шанса на самовыражение. Все чаще и чаще, уверяют врачи, это разочарование приводит к нервному срыву и как результат — к насилию над собой, реальность которого подростки не в состоянии отделить от воображаемого драматического эффекта…

Предсмертная записка Саймона. Вариант 1:
«Я решил покончить с собой, потому что я больше не существую. Человек должен быть кем-то, а не просто призраком»
Вариант 2:
«Я решил покончить с собой, потому что я — призрак».

Проникнутый с самого детства учением Эпикура, он и в жизни применял наставления своего учителя и не желал серьезной и глубокой любви, а искал легкого и кратковременного увлечения, «чтобы стрелами новой любви прежнюю быстро прогнать».
Это, впрочем, не помешало ему кончить самоубийством в сорок четыре года от безнадежной любви.

Горожане хоронили инженера-самоубийцу. Провожавшие покойника объясняли:
– Здесь это бывает частенько! Не все выдерживают. Что вы хотите? Иногда ведь газеты четыре месяца не приходят…

Самоубийство стало результатом глубоких размышлений о жизни, от которой остались одни гребаные обломки.

Как отгадать мгновение, когда страдание уже излишне? Как определить минуту, когда жить уже не имеет смысла?

Как мало надо для того, чтобы наконец избавиться от страданий, — от всех страданий, которые у него когда-либо были и которые еще будут, — как просто избавиться от них раз и навсегда. Он сунул руки в карманы и глубоко вдохнул. Это так просто. Один прыжок — и все, конец.

— Почему люди убивают себя, Отец?
— Почему люди убивают себя? Вопрос не в бровь, а в глаз. Думаю, причины бывают разными. А ты как думаешь?
— Не знаю. Пьянство. Депрессия. Может, отсутствие секса.
— Ты — презентабельный молодой человек. Не думаю, что у тебя с этим проблемы.
— У меня язык плохо подвешен. Не умею болтать. Да просто скучно, ничего больше. То ли с собой покончить, то ли в армию пойти…

И если кто-то где-нибудь несчастен —
в Сантьяго, Химки-Ховрино, Нью-Йорке, —
то всё равно он права не имеет
себя убить. Безвыходности нет.

— Что было у Билла в голове, когда он застрелился?
— Пуля.

… самоубийство — это трусость. Не мысль, а находка — такая уютная, вдохновляющая. Подумайте о том, сколько бы прекрасных людей мы бы потеряли, если бы самоубийство не было бы такой трусостью.

Она повесилась в глубине мрачного, как собственное сердце, леса.

— Если бы эти летчики ее знали хоть чуть-чуть, — сказал как-то раз Нелсон, — они бы даже в лифте с ней не поехали. Когда самолет взлетает, она каждый раз молится, чтоб он разбился. У нее вместо совести тяга к смерти, она родилась самоубийцей, чудо, что она вообще дожила до встречи со мной.

Возможность самоубийства — это в конце концов милосердие, и всё значение его можно постигнуть в очень редких случаях. Оно дарит иллюзию свободы воли, и, может быть, мы совершаем его гораздо чаще, чем нам это кажется. Мы только не осознаем этого.

Снова горит письмо,
Снова сгорит в углях оно
Я так долго его терзал
Снова не спит весь дом,
Снова открыто то окно,
В которое я хотел сбежать и сбежал…

Был тут как-то один приезжий из Нью-Йорка, он жил в гостинице, но почти весь день околачивался здесь, у меня. Так он только про то и говорил, как он собирается покончить с собой. Пол зимы всем тут настроение портил. Констебль предупреждал его, что самоубийство противозаконно. Я просил констебля, пусть скажет ему, что разговоры о самоубийстве тоже противозаконны.

Самоубийство – следствие ощущения личного краха.

Лучший дар, который мы получили от природы и который лишает нас всякого права жаловаться – это возможность сбежать. Природа назначила нам лишь один путь появления на свет, но указала нам тысячи способов, как уйти из жизни.

В западной культуре суицид объясняется слабостью, в восточной — это проявление силы. При этом если мы посмотрим на причины, подталкивающие людей к суициду, то в этих культурах они разные. На Западе — запутался, долги, а в восточной культуре это может быть способ отвести беду от близких или избежать позора.

Покончить с собой — это значит смириться со всем, что происходит.

Нужно искать плюсы в странностях. Если вы диабетик, то плюсом является то, что вы можете прикончить себя сладостями: «Меня всё достало. Передайте щербет, пожалуйста».

… Мы часто приезжали с ней на это озеро. И когда я приехал сюда один, я понял, что я потерял. И не захотелось жить… Я мог бы это сделать, но… Тут рядом какая-то девчонка плела венок. Потом она подошла, взяла кисть и солнышко нарисовала на моей картине. Я смотрел, смотрел, и вот… жив до сих пор.

Спрашивать у арестанта, за что он сидит в тюрьме, а у самоубийцы, зачем он стрелялся, невеликодушно и… неделикатно.

Чего хотят самоубийцы перед смертью? Если коротко, это три вещи: месть, любовь и рок-н-ролл.

И кто в избытке ощущений,
Когда кипит и стынет кровь,
Не ведал ваших искушений —
Самоубийство и Любовь!

На сегодняшний день я где-то тридцать раз судился с людьми, обвинявшими меня в том, что их дети совершили самоубийство, наслушавшись моей музыки. Это полная чушь. С моей стороны это был бы очень неудачный карьерный ход — не думаешь же ты, что я выпускаю диски по всему миру только ради того, чтобы люди кончали с жизнью? Если каждый купивший мой диск совершит самоубийство, кому же я продам следующий?

Кроме того, они выполняли для меня ту же роль, какую играет в скороварке клапан, не позволяющей ей взорваться. Я был художником-геем, притворявшимся «нормальным» бизнесменом — одного этого хватило бы, чтобы свести с ума и человека со здоровой психикой. А если ещё и заставить его жить с людьми, подобными моим родителям, ему осталось бы либо рисовать плакатики, либо покончить с собой. Я выбрал плакатики.

В мае, когда мир пробуждается к жизни из летаргии, счастье других становится невыносимым. В этом солнечном месяце самоубийство совершают гораздо больше людей, чем в сумрачном ноябре. Редко случается, что умирает только один человек.

Мотивы убийств, пожалуй, в меньшей степени свидетельствуют о патологии, чем причины самоубийств.

Ничто не раскрывает характер человека так, как подготовка к самоубийству.

Тот, кто ищет прямого контакта с Богом, склонен ненавидеть себя, дьявол легко проникает в его душу. Как сказал Святой Бруно, самоубийство — смерть во имя дьявола. Из всех преступлений это — самое страшное, за это полагается пожизненное заключение в аду.

Я был в море 20 дней. Жуткая тоска! Тогда я решил утопиться. А тут я осознал, что ещё не написал предсмертную записку. Я долго думал — никак не мог придумать, что написать, и тут вижу: появилась вся команда. На палубу выходит. Ну, не буду же при них прыгать. А потом, в этот момент, я услышал голос сердца. Оно велело жить, велело мне познавать мудрость существования, безумного, полного экстаза и исполненного истины… И я рад, потому что иначе не попробовал бы такую траву.

— Ты проиграешь, Матильда. Я слышал, как остановился барабан.
— Ну, получу я пулю. Тебе-то какая разница?
— Никакой.
— Я надеюсь, ты не лжешь, Леон. Я очень надеюсь, что в глубине души у тебя нет любви. Потому что если есть хоть немножечко любви ко мне, через несколько минут ты будешь жалеть, что ничего не сказал. [подносит револьвер к виску] Я люблю тебя, Леон.

— Самоубийство — признак слабости, это известно тебе? Поэтому человечество исстари не уважает самоубийц.
— Даже Маяковского?

Имитируя, ты убиваешь себя, поскольку ты пытаешься изображать из себя того, кем ты не являешься.

Иногда я пытаюсь представить себе степень отчаяния, которое толкает человека на самоубийство, и моё воображение рисует тёмную, склизкую трясину, где лишь смерть видится лучом света…

— Прыгнул? Вы хотите сказать, он покончил с собой?
— Да. Зачем ещё человек стал бы взбираться на башню ночью во время грозы?

В 1969 году профессор Упсальского университета философ Ингмар Хеделиус предложил учредить в Швеции (там как раз наблюдался пик самоубийств) суицидальную клинику, куда могли бы обратиться те, кто решил уйти из жизни. В клинике этим людям оказали бы всестороннюю социальную, медицинскую, психологическую помощь и попытались бы отговорить от рокового намерения. Однако если решение останется твёрдым, этим людям помогли бы легко и безболезненно умереть. Тридцать лет назад это предложение не прошло. Но минует ещё тридцать лет, и оно будет принято — не в Швеции, так в какой-нибудь иной стране. Предложение-то, ей-богу, хорошее, без фарисейства.
Многим из нас жилось бы на свете легче, если б знать, что есть такая спасительная клиника, где тебе помогут выбраться из отчаянной ситуации. А если выбраться невозможно, то всё равно помогут.

Десять главных преимуществ суицида перед сексом
10. Вы можете предварительно упиться до чёртиков, совершенно не заботясь о последствиях.
9. Все волнуются из-за «безопасного секса», а из-за «безопасного суицида» можно не волноваться.
8. Никто не растолкает вас среди ночи и не потребует ещё.
7. Количество способов и позиций не ограничено.
6. Никаких обещаний и долговременных обязательств.
5. Вы не боитесь подцепить заразу.
4. Партнер не требуется — без него (неё) даже лучше!
3. И вообще это гораздо проще, чем найти сексуального партнёра.
2. Никто не будет жаловаться, что вы «все делали не так».
И самое главное:
1. МОЖНО ЗА СОБОЙ НЕ УБИРАТЬ!

Смерть многолика… У самоубийства
не может быть всего одна причина.
Когда за что-то зацепиться можно,
нам не конец. А не за что — конец.
У смерти может быть одновременно
лицо толпы, лицо самой эпохи,
лицо газеты, телефона, друга,
лицо отца, учительские лица.
У смерти может быть лицо любимой
и даже нашей матери лицо.

Жажду смерти нередко можно объяснить сильнейшим импульсом вернуться туда, откуда мы пришли. Самоубийцами становятся чаще всего те, кто не смог изжить травму рождения. Вот почему умирающий на поле брани зовет: «мама» — в этом желание обратного рождения, нового обретения рая, из которого нас изгнали.

Доктор Фиггер совсем не был похож на врача, и все самоубийцы в его группе, включая теперь меня, согласились не убивать себя или не вешаться до первого января. Вы можете себе представить труп, весящий на потолочных проводах и думающий «Если доктор узнает, мне конец».

Не пытайся покончить с собой:
Никого не трогает это.
Не пытайся покончить с собой:
Никого это не беспокоит.

Надгробное слово по самоубийцам всю вину за их смерть взваливает на мир. Но возможно, те, кто лишает себя жизни, всё же считают, что никто ни в чем не виноват, что некоторые организмы должны умирать? И видят они это более отчётливо, чем потерявшие их любимые и друзья?

В отличие от леммингов и прочих бестолковых животных на этой планете, люди способны принимать сознательное, рациональное решение прекратить свою жизнь. Что заставляет нас делать такой выбор? Мы знаем, что нас ждет. Нас ждет смерть.

— Я запрещаю Вам работать. <…> Да поймите же, это самоубийство!
— А Вы неправильно понимаете самоубийство. Самоубийство — это бегство от жизни! А я не хочу перестать жить ни на минуту. Поймите, мне ни к чему иначе. Вот сейчас, если хотите знать, решается дело всей моей жизни… <…> Эта работа — моя плоть, мой мозг, моё дыхание, и я сам; а вы хотите, чтобы я всё это бросил. И что? Отдыхать? Для чего? Чтобы прожить на год, на два больше? В безделии? Помилуйте!… Разве это называется — прожить? А к чему мне такая жизнь? Чтобы вообще… существовать?

Я подумал: сделаю-ка я что-нибудь хорошее для группы… повешусь.

Когда он читал заметки о преступниках-убийцах, которые кончали с собой, он понимал, что дело тут не в угрызениях совести и не в зловредном желании обломать правосудие — тут дело в отчаянии. Потому что от их преступлений им не сделалось легче, потому что они переступили черту дозволенного, но гнев всё равно не прошёл. И так было всегда.

Есть два способа убить себя – самоубийство и безразличие.

Самоубийство — не выбор, правда же. Не в этом мире. Раз уж вы здесь, раз уж взошли на борт, сойти вы не можете. Вам не выбраться.

Сколько всего Господь для вас напридумывал! Как же уйти, ничего толком не посмотрев, не попробовав? Разве Господу не обидно?

— Раз по-европейски нельзя, поступлю по-японски.
— Как это — «по-японски»?
— Напишу письмо его величеству государю императору. Изложу все свои подозрения в адрес интенданта Суги. И убью себя, в доказательство своей искренности.
— Себя? Не Сугу? — потрясённо воскликнул Фандорин.
— Убить Сугу значило бы не покарать преступника, а совершить новое преступление. У нас есть древняя, благородная традиция. Хочешь привлечь внимание властей и общества к какому-нибудь злодейству — сделай сэппуку. Лживый человек резать себе живот не станет.

Истинное самоубийство — дело спланированное, размеренное и верное. Многие проповедуют, что самоубийство — это проявление трусости… Эти слова не имеют ничего общего с истиной. Самоубийство — дело невероятного мужества.

— Он умер.
— Как?
— Спрыгнул с крыши. Но даже это он сделал плохо. Дом был трёхэтажный. Он бы выжил, но его переехала машина.
— А какие книги он писал?
— «Как помочь себе».

Повсюду снег, и смертная тоска,
и гробовая, видимо, доска.
Убить себя? Возможно, не кошмар, но
хоть повод был бы, такового нет.
Самоубийство — в восемнадцать лет
ещё нормально, в двадцать два —
вульгарно…

Люди говорят, что это тени тех, кто отправился на небеса. Кроме самоубийцы. Он отправился в ад, даже тени не осталось.

Люди полагают, что самоубийство — быстрый путь к забвению, выход из сложной ситуации. Это далеко не так. Просто личность переходит из одной формы в другую. Душу разрушить невозможно. Самоубийство лишь ускоряет более мрачное продолжение той же ситуации, выход их которой никак было не найти. Продолжение в еще более мучительных обстоятельствах.

Я чувствовал такое отчаянное одиночество, что хотел было покончить с собой. Удержала меня мысль, что моя смерть не опечалит никого, никого на свете и в смерти я окажусь еще более одиноким, чем в жизни.

— А потом однажды утром он устал… Очень, очень устал и упал с крыши…
— Упал или прыгнул?
— Он был деликатным человеком — он упал.

Я сплю с девочками, а ты доводишь их до самоубийства.

Чем больше говоришь, тем меньше тебе верят. А никто не хотел слушать то, что я хотел рассказать. Мне приходилось много пить, поэтому я сижу тут и веду сам с собой безумные диалоги о том, как бы покалечиться, убить себя, засадить всех, кто виноват. Я просто хочу лечь и умереть… Чувствую себя таким грязным, отвратительным. Ненавижу себя, нападаю на всех. Я хожу по грани. Я хочу, чтобы хоть раз получилось сбежать от этого безумия.

Самоубийцы всегда испытывают потребность оправдаться, как будто это кому-то интересно.

— Я такое ничтожество, что даже самоубийство ничего не решит.
— Майлз, что ты, черт подери, хочешь этим сказать?
— Брось, ты же помнишь, как поступили Хемингуэй, Сэкстон, Платт, Вульф. Но глупо лишать себя жизни, когда у тебя не вышло еще ни одной книги.
— А как насчет того парня, что написал ‘Сговор остолопов’? Он совершил самоубийство еще до выхода своей книги. Вспомни, как он потом прославился.
— Ну, спасибо.

Гомер и собака жили вместе — как Рождество и суицидальные мысли.

Не стоит сводить счеты с жизнью из-за обычной потери. Ведь ничего нет в мире прекраснее, чем жизнь.

Все, кто истерзан любовью, все, кто взывает о помощи, все слащавые трагики, проклинающие самоубийство, — это сплошные идиоты, которые исполняют его второпях, подобно дирижерам-любителям. Истинное самоубийство требует размеренной, дисциплинированной уверенности.

Трусость не имеет с этим ничего общего — самоубийство требует немалого мужества.

Если бы я покончила с собой, ты бы только обрадовался. Растрезвонил бы, что я умерла от любви к тебе. Поэтому я никогда не наложу на себя руки. Чтобы не удружить какому-нибудь говну вроде тебя.

— Она не хочет исчезнуть. Она думает о самоубийстве, ибо видит в нем способ, как остаться. Как остаться с ним. Как остаться с нами. Как у всех у нас навсегда запечатлеться в памяти. Как навалиться всем своим телом на нашу жизнь. Как нас раздавить.

Депресняк – лишь повод,
Суицид – как способ…
Это всё знакомо,
Нет проблем и нет вопросов.
Если больно – слёзы,
Если в кайф – мурашки…
Ты не верь в прогнозы,
Знать, что будет очень страшно!

— Как протекает твоя неуместная влюбленность в Рейчел?
— Неплохо, очень неплохо. Я уже готов в любую минуту покончить с собой.

Современные самоубийцы дискредитируют самоубийство.

Неудача, повсюду неудача. Одно лишь самоубийство призывно поблёскивает в вышине.

Она ушла. Навсегда. Холод расставания стал ее прощальным подарком. Она сделает это осколком обсидиана. Сам ее научил. Тоньше лезвия, острее стали. Она была права. Без сомнения. Сколько ночей они провели в спорах «за» и «против» самоубийства с глубокомыслием философов, обряженных в смирительные рубашки! Утром мальчик не сказал ни слова и только, когда они собрались отправиться в путь, обернулся, посмотрел на место их стоянки и прошептал:
— Она не вернется?
— Нет, — ответил он.

При наличии смерти нужно либо добровольно покинуть жизнь, либо переменить ее, найти в ней тот смысл, который не уничтожался бы смертью.

Унизительна глупость самоубийства.

Скука, быть может, порождает больше игроков, чем желание выигрыша, больше пьяниц, чем жажда, и вызывает больше самоубийств, чем отчаяние.

Элегантное самоубийство — лучшее произведение искусства.

Меньше всего самоубийств совершается в самых бедных странах.

Жизнь мне опостылела — какая-то непреодолимая сила влекла меня к тому, чтобы как-нибудь избавиться от нее. Нельзя сказать, чтоб я хотел убить себя. Сила, которая влекла меня прочь от жизни, была сильнее, полнее, общего хотенья. Это была сила, подобная прежнему стремлению жизни, только в обратном отношении. Я всеми силами стремился прочь от жизни. Мысль о самоубийстве пришла мне так же естественно, как прежде приходили мысли об улучшении жизни. Мысль эта была так соблазнительна, что я должен был употреблять против себя хитрости, чтобы не привести её слишком поспешно в исполнение. Я не хотел торопиться только потому, что хотелось употребить все усилия, чтобы распутаться! Если не распутаюсь, то всегда успею, говорил я себе. … Я сам не знал, чего я хочу: я боялся жизни, стремился прочь от нее и, между тем, чего-то ещё надеялся от нее.

Я думаю, когда человек планирует самоубийство, он становится очень эгоистичен. Тут дело в масштабе. В перспективе смерти, её абсолютности и драматизма, трудно осознать значение всего, что менее абсолютно и менее драматично.

То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.

Единственное, что было в моей власти — это решить, где, как и когда я расстанусь со своей жизнью.

Кларк, я же писательница. Если бы я собиралась покончить с собой, я бы оставила чертовски впечатляющую записку.

Остаётся один выход – просто повеситься, но мы выбираем жизнь, потому что это проще.

Человек страдает, на него обрушивается несчастье за несчастьем. Он всё выносит, свыкается со своей участью. Его уважают. А потом однажды вечером оказывается — ничего не осталось; человек встретил друга, когда-то близкого и любимого. Тот говорит с ним рассеянно. Возвратясь домой, человек кончает самоубийством. Потом говорят о тайном горе, о душевной драме. Нет. Если уж необходимо доискиваться причины, он покончил с собой потому, что друг говорил с ним рассеянно.

Депрессия, самоубийство часто оказывались результатом неправильной диеты.

Над могилой близкого смертные задают вопрос: почему не другой? Сложнее спросить: почему не я? Но ещё тяжелее осознать, что умер в себе, и не иметь права умирать для других. Лёгкий путь самоубийцы — удел трусливых и слабых духом.

Жизнь — это боль. Я каждое утро просыпаюсь с болью, хожу на работу с болью! Сказать, сколько раз мне хотелось послать все к черту, свести счеты с жизнью?

Я не самоубийца, просто у меня самоубийственный образ жизни

Лень отыскать и распечатать склянку,
Где Вечность спит и ждёт, что позову.
Лень перейти с лица земли в изнанку.
Лень умереть — и оттого живу.

Самый простой выход — и самый идиотский. Особенно если там и в самом деле ничего нет. Ведь в действительности человек пытается избавиться от проблем, которые он не в силах решить, а не от жизни. Надеется, что шагнёт за край — и обретёт свободу от всех и вся, выказав великое мужество.
Но это трусость.

Самоубийство — необратимое решение временной проблемы.